— Осторожнее под ноги… Давай, я посвечу. — Провожатый включил фонарь, довёл меня практически до противоположного угла ангара. Здесь был закуток свободный от штабелей, горел прикрытый фуфайкой прожектор, едва-едва выхватывая из полумрака силуэты двух мужиков сидящих на стульях, и одного стоящего рядом. Когда подошла ближе, оказалось, что сидящие, это Медок и Денис. Стоя́щий — какой-то незнакомый тип с жутким шрамом в полщеки. Денис глянул на меня и встал, жестом приказав занять его место.

— Давай! — махнул он рукой тому, со шрамом, и отошёл в тень.

Шрамированный куда-то побежал, Медок подмигнул мне и поднялся. Это было похоже на кино про мафию: ночь, промзона, разборки… Оставалось надеяться, что тазика с цементом нет. Я завертелась, ища взглядом Дениса, но увидела лишь неясную фигуру чуть поодаль. Послышалась возня и впереди закопошились тени. Короткий свист, и Медок театральным жестом содрал с прожектора фуфайку. Луч света ударил прямо по стоящей на коленях парочке: мужику кавказской национальности и блондинистой бабе. Мужик был связан и побит: один из красивых бархатных глаз затёк, под носом кровь. Баба взлохмачена, в руках — моя шуба. Она прижимала её к груди с таким остервенелым отчаянием, словно та была непробиваемой бронёй, щитом или, даже, индульгенцией на все случаи жизни. Я глянула по сторонам, отыскивая Дениса, но теперь, после того, как посмотрела на яркий свет, тени сгустились до непроглядного мрака. Зато на «сцену», толкая перед собой тележку, вышел Медок. Ох и вид у него был! Глянцево отблескивала лысина, лицо — как кирпич из ближайшего штабеля: непроницаемое и чертовски суровое. Тележка обычная, на которых возят мусор или, там песок, или, скажем актуальнее — глину, прикрыта сверху куском фанеры, а на ней, как на столике разложены: паяльник, утюг, плоскогубцы в ассортименте, топорик, какая-то бутылка с жидкостью. У меня от ужаса аж дыхание спёрло, а баба и вовсе завыла — тонко, истерично, и как стояла на коленях, так и попятилась назад.

— Вы… — я в шоке поднялась, — ребят, вы…

— Не надо ничего говорить, — едва слышно сказал мне из-за спины голос Дениса. — Просто сиди.

Я безвольно опустилась на стул. Теперь я знала, где Денис, но почему-то его присутствие жгло спину и затылок, окатывало меня волной страха и неожиданной неприязни. До тошноты. Хотелось вскочить и заорать — прекратите! Но даже если бы я смогла встать, крикнуть точно не получилось бы. Не было ни голоса, ни дыхания, ни сил.

— Ну что, ребятки… Попутали вы малёха, да? — небрежно обронил Медок, вставая прямо перед ними. Жадность, сука, сгубила-таки фраера, да? — склонился перед мужиком, резко дёрнул его за подбородок, заставляя поднять голову. — И как же нам теперь быть?

Тот испуганно отпрянул:

— Брат, брат, всё вернём! И сверху накинем, брат!

Медок почти не замахиваясь врезал ему по лицу так, что тут свалился на бок. Я вскочила.

— Сядь! — строго и холодно приказал мне из-за спины Денис.

Села. Хотелось реветь. Хотелось сбежать. И пофиг, что кряхтящий, безуспешно пытающийся встать на ноги мужик всего лишь несколько часов назад угрожал мне пистолетом и, если бы не счастливая случайность, возможно и убил бы. Что было, то было, оно уже казалось ненастоящим, а вот эта рыдающая в истерике баба, этот униженный, затравленно опускающий разбитое лицо человек — они настоящие.И Медок, то задумчиво перебирающий плоскогубцы, то пробующий пальцем остроту топора — тоже настоящий. И его жестокая ухмылка, и мерзкий, полный превосходства голос:

— Даже Томбовский волк тебе не брат, не говоря уже за конкретных пацанов, понял? Понял?