Пока Светлана Павловна суетится у плиты с чайником, я рассматриваю небольшую кухоньку и пытаюсь понять, что делать дальше. Сказать ей или нет? 

— Ира почти ничего не рассказывала о своей семье, — издалека начинаю я. — Я так понимаю, что у неё есть только мать и вы. 

— Отец ее ушёл давно, она его даже и не помнит. Сами поднимали ее, учили, мамка вечно на заработках, а я с Ирочкой здесь. Так быстро выросла, аж не верится. — На глазах Светланы Павловной появляются слёзы, она вздыхает, и при воспоминании о внучке на ее лице словно разглаживаются глубокие морщины. Я рассматриваю ее с интересом, пытаясь уловить хоть какую-то схожесть с внучкой, но из-за седины волос невозможно узнать, какого раньше они были цвета, лишь выцветшие  зелёные глаза говорят о том, что всё-таки у Иры что-то от ее внешности есть. — Подумать только, внученька моя уже и сама мамой стала, а вроде только во дворе босиком бегала. 

— А мать ее когда вернётся? — после небольшой паузы спрашиваю я. — Ире, наверное, помощь понадобится с ребёнком. 

— К лету, скорее всего. Алла хотела к родам приехать, но Ира отговорила ее. У нее же там, в Польше, партия хорошая наклевывается. Может, поженятся и там останется. Мужик хороший, инженером работает. Вот наша Ирочка и не хочет дергать ее оттуда. Глядишь, может, хоть к пятидесяти годам Аллочка наконец-то счастлива будет. А то так жизнь прожила, а ничего хорошего и не узнала, — качает головой она и тяжело вздыхает.

Я стараюсь отвечать на ее вопросы о наших с Ирой отношениях короткими фразами, не отрицая ее догадки о том, что я и есть тот самый Максим, но и не подтверждая этого,  а когда Светлана Павловна спрашивает, чего же Ира сама не позвонила ей, вру, что девушка потеряла где-то телефон перед родами, но передавала ей привет.  

Всё-таки язык у меня не поворачивается произнести вслух о реальном состоянии Иры. Я прошу номер телефона ее матери, говорю, что на всякий случай, а потом всячески отнекиваюсь от того, чтобы остаться здесь на ночь. Светлана Павловна выглядит расстроенной, и я даже понимаю ее. Почти все время она проводит дома одна, у дочери — личная жизнь за границей и работа, у внучки — попытки устроиться в городе и завести семью.  А на старую женщину ни у кого нет времени. 

Обратно возвращаюсь с головной болью и сумятицей на душе. С одной стороны, спокоен, что в случае чего ребёнка есть кому забрать, а с другой — не хочется, чтобы этой семьи коснулось несчастье, да и пацана жалко, что в таком раннем возрасте может остаться без родителей.

10. Глава 10

Максим

Домой возвращаюсь почти в полночь, но несмотря на усталость уснуть не получается.  Даже монотонный бубнеж, доносящийся из телевизора, не приходит на помощь. Я накачиваюсь кофе и поглядываю на лежащий на столе телефон Иры. Не люблю лезть в приватную жизнь, копаться в грязном белье, поэтому какое-то время сомневаюсь в правильности своего решения. 

Я то снимаю блокировку и жму на галерею в надежде найти хоть какую-то подсказку, где искать этого Максима, то блокирую его, так и не решаясь взглянуть на фотографии.  

Но любопытство и желание разобраться во всем этом побеждают. Что, если отец ребёнка кто-то из моих знакомых? В таком случае я смогу найти его и наконец-то нормально провести отпуск, вместо того чтобы волноваться о состоянии незнакомки и ее сына. 

Я устраиваюсь на стуле и все же заглядываю в телефон. В ленте галереи в основном букеты, цветочные композиции и фотографии самой Иры перед зеркалом. Каждый раз в разной одежде, но с широкой улыбкой и искрящимися от счастья глазами.  А ещё все фото сделаны в моей квартире. И это немного раздражает, как и то, что куда бы я ни заглянул — везде что-то из ее вещей. Зубная щетка в стаканчике, гель для душа, посуда и даже нижнее белье в моем комоде.  За время моего отсутствия она оккупировала все пространство и хорошенько обжилась здесь. О детской я вообще молчу и избегаю даже близко подходить к двери, ведущей в мой бывший кабинет.