— Так выпивают, веселятся, — возмущенно округляет глаза соседка.

— Поговорю, — киваю, чувствуя легкий укол зависти к этим самым малолеткам.

Сам давно не пью. Если только с сослуживцами встретимся.

После душа, замотав полотенце на бедрах, иду завтракать.

В телефоне десять пропущенных. Один от Сереги-Азиата, того самого сослуживца, с которым нет-нет да и по пиву, второй — от Женечки, третий и все последующие — дочь родная, в силу возраста признающая только свои личные границы. Все остальные для нее — просвечивающие и ненадежные.

Ей перезваниваю.

— Пап…

— Пашка, привет. Как сама? Как учеба?

— Нормально, пап. А ты дома? — заискивающе тянет. Та еще лиса.

— Я дома.

— Там тебе доставка придет сейчас. Прими, а?

— Доставка? Какая?

Звонок домофона намекает, что ответ на мой вопрос прибыл. Получите, распишитесь и не вякайте.

— А… вот. Ты получи, пап. Я тебе потом перезвоню.

Чувствуя большой подвох, иду в комнату, натягиваю чистые трусы и влетаю в джинсы.

На площадке девчонка лет двадцати, смущается.

— Сейчас, — говорю, прикрывая дверь и подхватывая с сушилки футболку. — Что там?

— Доставка на имя «Отец Владислав Алексеевич». Вы?

— Я, — предстаю перед ней уже одетым.

— Тут оплата еще.

— Оплата, — вспоминаю, есть ли в бумажнике наличка со вчера. — Сколько?..

— Тридцать пять тысяч.

— Сколько?! — усмехаюсь и переспрашиваю: — Может, три пятьсот?..

Хотя бы!..

Девчонка в подтверждение слов разворачивает папку, и напротив своей фамилии вижу сумму, практически равную той, что государство определило мне в ежемесячное довольствие после двадцати лет верной службы.

— Не будете брать? — она растерянно смотрит на объемную коробку и грустнеет враз.

Куда вас всех девать, девки?..

— Буду, — тянусь к куртке. — Безналичный расчет есть?

— Конечно, — с облегчением выдыхает и стягивает рюкзак. — Сейчас терминал достану.

Прихватив посылку, снова тащусь на кухню. Уже не такой радостный. На целых тридцать пять тысяч погрустнел. Пушистый тычется мордой в колено.

— Пашка. Это че такое? — зажав телефон между ухом и плечом, помешиваю чуть пригоревшую кашу.

— А… это холодильник для косметики, пап. Вечером заберу. Спасибо!..

— Холодильник для чего? — аж зубы сводит.

— Для косметики, — отвечает невозмутимо.

Я в ахере. В лютом.

— И чем тебя обычный холодильник не устраивает?

— Товарным соседством. Мама там свои кастрюли с супом и котлетами хранит. А мне косметику — негде.

— Да какая у тебя там косметика? Детский крем? — вспоминаю ровненькое милое личико, еще недавно сплошь измазанное соплями.

— У меня, между прочим, уже и морщины появляются. Мимические!

«Это потому, что ты больно много улыбаешься, — думаю. — Живешь хорошо, дочь. Я в твои годы на ликеро-водочном заводе бутылки по ящикам расставлял, а деньги мамке нес, чтобы она хлеба на всех купила».

Вслух я, естественно, громко молчу. Попробуй скажи. Месяц морду воротить будет.

С бывшей у нас не контакт, так она и дочь частенько против меня настраивает. А Пашку я люблю... Хорошая она, разбалованная немного, но в этом, кроме себя, и винить-то некого.

— Кстати, я на права решила пойти учиться.

— Это еще зачем?

Мыслить наперед — моя привычка. Автошкола, машина не хуже, чем у подружки. Да и потом... буду тоже улыбаться, каждый месяц родному государству за камеры на дорогах отстегивая. Вплоть до окончания университета. Дальше, надеюсь, она «все сама», но есть чуйка, что и это не конец.

— Мне же восемнадцать скоро, пап. Кстати, ты что мне подаришь? — снова врубает лисью натуру.

— Холодильник для косметики, — ворчу, посматривая на коробку. Бабы есть бабы. Маркетинг их погубит. Небось купила у Тореодоровны той, в интернете.