Мы проводим в больничном коридоре около сорока минут, прежде чем нам говорят, что мы можем войти в палату.

Лежащий на койке Дима выглядит как человек, перенесший операцию. То есть хреново: лицо цвета его любимого сыра с плесенью, губы серые.

- Как ты? - осторожно беру его за руку. - Я волновалась. Вернее, мы оба волновались. Я и твой папа.

Я оглядываюсь на Молотова, стоящего за моей спиной, и немного отодвигаюсь, освобождая место рядом.

- Было так больно, - Дима страдальчески кривится. - Затошнило. Думал, в ресторане рыбу тухлую подсунули, а оказалось - аппендицит.

- Главный врач больницы взял дело под личный контроль. Все будет в порядке, - подает голос Молотов. - Думаю, дня три-четыре, и тебя отпустят.

- Пять или семь, - вздыхает его сын. - Так хирург сказал.

- Лежи сколько нужно, Дим. Главное, чтобы все зажило. Твой папа для нас пропуска сделал. Буду приходить к тебе каждый день. И ты мне список напиши, что тебе привезти, ладно? А по поводу еды я у лечащего врача уточню.

- Сынок!!! - раздается театральный визг за нашими спинами. - Как же тебя так угораздило?

Мы с Молотовым, следуя традиции синхронности, оборачиваемся, чтобы взглянуть на источник шума: Снежану, пахнущую как шоколадная фабрика и выглядящую так, словно где-то поблизости проходит дискотека.

- Семечки. Это все семечки, - причитает она, втискиваясь между нами. - Юля, срочно выкинь эту дрянь, ты меня поняла?

А пока я думаю, при чем здесь семечки и почему она так уверена, что я пичкаю ими Диму, она склоняется к нему и начинает безостановочно гладить его лицо.

- Бедненький мой сыночек. В такой клоповник тебя привезли.

С плача Ярославны она вдруг резко переходит на деловой тон и объявляет:

- Сереж, надо в Израиль отправить Димку на реабилитацию. У нас лечить не умеют - глазом не успеешь моргнуть, как инвалидом сына нашего оставят. Слышал, животы с тряпками зашивают? Я с ним поеду, буду следить...

- Снежана, не пори чушь, - раздраженно отзывается Молотов. - Здесь прекрасные врачи, а аппендицит - неприятная, но рядовая операция, и никакая реабилитация в Израиле после нее не нужна.

- Вот ты снова, Сереж, на сына сквозь пальцы...

- Снежана, - звучит короткое предупреждение, и женщина, надув губы, замолкает.

Нет, все-таки не зря я подозревала, что Снежана Борисовна набитая дура. Дура и есть. Молотов все организовал, пока она на обертывании валялась, а она поездку в Израиль себе за счет сына выколачивает.

Все мои последующие попытки заговорить с Димой не увенчиваются успехом, потому что Снежана нависает над ним, как коршун над птенцом.

- Ладно, Дим, - улыбаюсь сквозь зубы, - приду к тебе завтра перед занятиями. Напишешь, что тебе нужно, и я привезу.

Я чувствую на себе пристальный взгляд Молотова-старшего, пока наклоняюсь, чтобы поцеловать Диму в щеку, и в ту же секунду решаю, что в Барвихе ночевать я сегодня не останусь. Провести пять дней в одном доме с отцом Димы... это... в общем, не могу я.

Я выхожу за дверь, оставив Диму купаться в лучах непрекращающейся трескотни Снежаны и молчаливой заботы его сурового отца, и набираю Марине. Она на пару с одной девчонкой из университета арендует небольшую однушку, и я рассчитываю напроситься к ней на ночь. А дальше что-нибудь решу.

- Марин, возьми меня сегодня к себе, а? - жалобно блею в трубку. - Дима в больнице, а я с Молотовым в одном доме боюсь оставаться.

- Не, подруга. Соррян, но не могу. У меня сеструха из Ижевска на три дня погостить приехала.

Отстой.

15. 15

Сергей.

Обратно в Барвиху мы едем вдвоем с Юлей: я сам предложил ее довезти. Находиться с девушкой сына в одном доме как минимум странно, но и вышвырнуть ее на улицу не вариант. Судя по информации Конникова, в однокомнатной квартире, которую рязанка снимала в Марьино, уже живут люди, а суммы на ее лицевом счете хватит лишь на недельное проживание в более-менее приличном отеле. Решу вопрос с ней после того, как со здоровьем сына все утрясется.