– Завалил солдата он, – заметил Шестипалый, – значит, крепок и силен.

– Да, нам бы такой пригодился, – ответ-ствовал Бельмастый, – но не хочет же оставаться. На Север идет, а там солдаты. Заложит он нас, как пить дать.

– Ты, Бельмастый, прав, заложит, – согласился Шестипалый. – При такой красивой роже.

– Колдун, говорит, его послал, – продолжал Бельмастый. – А зачем, спрашивается, Колдуну посылать кого-то на Север? Колдуну на Севере ничего не надо. У него и на Юге все есть. А чего нет, зверье доставит… Выходит, врет нам Птицелов. Может, он давно к солдатам перекинулся, а? Может, это они его послали про нас поразнюхать? Что скажешь, Шестипалый?

– Коль нам пришелся не по нраву, – откликнулся рифмоплет, – перо в бочину и в канаву!

– В лес отнесем, – сказал Бельмастый. – А там упыри подберут.

Они легко и бесшумно поднялись. Сверкнули красными бликами ножи, хорошие армейские тесаки, но Птицелов был уже наготове.

И когда Бельмастый наклонился над ним, Птицелов откатился в сторону, вскочил, сорвал со стены карабин.

– Стоять, свинорылые! – крикнул он и демонстративно передернул затвор.

– Что?! Где?! – переполошился спросонья третий разведчик.

Узрев едва ли не перед самым носом ствол карабина, Затворник воздел руки и застыл с открытым ртом.

– Ты чего, паря? – пробормотал Бельмастый, пряча нож за голенище. – Приснилось что?

– Я все слышал, упыри вонючие, – сказал Птицелов. – Совсем озверели в лесах, своего брата-мутанта не жалеете.

– Если ты нам друг и брат, – заметил Шестипалый, – возвращай ружье в обрат.

– Заткнись, рифмоплет, – откликнулся Птицелов. – Из-за моей обувки да ружьишка старого жизни меня решить хотите… Думаете, я тупой?.. Вояки сраные…

– Мужики, вы чего?! – спросил Затворник, который так ничего и не понял в этой мизансцене. – Какое ружьишко? Птицелова ружьишко? Дык из него только мелких птах стрелять…

– Ты вот что, Птицелов, – сказал Бельмастый. – Остынь. Не тронем мы тебя, пошутили…

– Врешь, Бельмастый, – сказал Птицелов. – Меня не проведешь, я вранье чую. А ну, пропустите!

Он перешагнул через Затворника, все еще не могущего взять в толк, что происходит, и крадучись вдоль стен, не спуская глаз с разведчиков, пробрался к выходу. Толкнул задом дверь, вывалился наружу.

– Ты, Затворник, глупый гусь, – услышал Птицелов напоследок, – за тебя еще возьмусь…

Дверь захлопнулась. Не разбирая дороги, Птицелов кинулся в лес. Он понимал, что так просто ему уйти не дадут. Оставалась одна надежда, что до утра разведчики из своей хижины носу не высунут, упырей побоятся. Птицелов, конечно, тоже боялся упырей, но выбора у него не было. И на засеке упыри, и в лесу. Только те, которые на засеке, похуже лесных будут.

Никогда не слышал, чтобы четвероногие упыри своих жрали. А вот двуногие…

Перемахивая через трухлявые стволы, ныряя под толстые сучья, нависающие над узкой звериной тропой, что вела от хижины в чащу, Птицелов жаждал лишь одного – уйти от засеки как можно дальше. Едва рассветет, разведчики кинутся в погоню. Из-за карабина и добротных ботинок. А пуще всего – из-за боязни, что беглец наведет на них солдатский патруль.

Не такая уж и плохая мысль, подумал Птицелов ожесточенно. Они мне никто. Они уже не мутанты даже, а звери лесные. Из-за таких, как они, солдаты лютуют. И байки про кровожадных южных упырей среди северян из-за таких вот разведчиков…

Он едва успел затормозить. Взбил тучу палой листвы, шлепнулся на задницу, выронил карабин.

Ну вот, успел подумать Птицелов, прямо как в маминой сказке: от Лесоруба ушел, от разведчиков ушел, а от тебя, упырь лесной…