Все меняется вмиг, когда на горизонте появляется Света. Его лицо преображается, а у меня сводит пальцы от желания схватить бумагу и карандаш, чтобы сохранить для себя такого Женьку — радостного, восхищенного и по-настоящему счастливого. Красота в эмоциях…

Я… хочу, чтобы на меня тоже смотрели ТАК.

ОН смотрел.

Взаимные приветствия. Его присутствие — личное желание Петьки, а именинникам не отказывают. Именно он и был причиной нашего знакомства с Рудовым. Вспоминать подробности не хочется. Стыдно и больно…

Павел, мой брат, расслабляется, притягивает жену к себе, явно демонстрируя Евгению Егоровичу, что его поезд ушел. Тот усмехается и переводит взгляд на меня.

Что, Эндж, хотелось восхищения?

Получи!

Темное, полное чего-то дикого и неконтролируемого, а оттого заставляющее сразу же отвести глаза и испытать нарастающее внутри возбуждение. Ладошки мгновенно становятся влажными, а в горле, напротив, сухо, как в пустыне.

Нужно валить отсюда на хрен! Но он уже рядом со мной. Борюсь из последних сил с желанием принюхаться.

Бл…ть, Эндж! Ведешь себя, как течная сучка!

Дежурные поздравления с такими взрослыми детьми и пожелание стараться соответствовать их уровню.

Спасибо, Рудов, вот он — лучший ушат ледяной воды! Внешность изменилась, а внутри ты все тот же.

Подарочная коробочка в руке.

Стук крови в висках. Он что, совсем рехнулся?!

Нет, Эндж, это ты тупая идиотка! Безумно злюсь на себя. Комплекс вечной любовницы в ожидании заветного предложения, мать его!

На подушечке очень изящная подвеска: женщина с двумя малышами под мышками. Хмыкаю: действительно я — большую часть времени. Криво улыбаюсь, желая скрыть смущение, штучка мне и правда нравится. Сдержанно благодарю, принимаю подарок с твердым намерением валить отсюда поскорее.

Едва уловимое движение, и он молниеносно перехватывает мое запястье.

— Анжел, я думал, ты, как хозяйка, уделишь мне больше внимания, тем более Света справляется со всем сама, — мурчание мартовского кошака, и очередная острая игла мне прямо в сердце.

Большой палец его теплой, твердой руки творит что-то невообразимое с моим запястьем. Прикрываю глаза, стискиваю челюсти и чуть ли не физическим усилием сдерживаю стон.

Все, собралась! Резко выдергиваю руку.

— Извини, Женя, нужно проверить, все ли идет по плану. — Подрываюсь и несусь со всех ног подальше от того, чье присутствие мешает мне нормально соображать.

Еще полчаса конкурсов, небольшой спектакль с вовлечением в действие всей малышни, а потом торжественный вынос торта.

Меня ловит фотограф, желая запечатлеть рядом с Федором и Петей. С трудом удается выдернуть их из толпы. Сначала возмущаются, но потом притихают, больше под строгим взглядом Светы. Опять щемящее чувство, что чудовищное количество времени было потрачено зря, и только сейчас — по крупицам — я начинаю возвращать доверие собственных детей.

Федя даже соглашается поцеловать меня на камеру, он мягче. Петр — нет, только откидывается мне на плечо, сидя на колене. Придерживаю, осторожно поглаживая по боку. Не дергается. Для него это уже прогресс. Последовательность и терпение. Тяжело, но я, кажется, втягиваюсь.

Секунда — и они уже опять в центре событий.

Оглядываю зал. Рудова не видно. Отметился — и дальше? Судя по рассказам Паши о его ритме жизни, удивительно, что он вообще нашел время заехать.

До основного действа еще есть пара десятков минут, так что под шумок сваливаю на террасу. Прикрываю створки дверей. Становится тише.

Августовский вечер. Сумерки. Теплые, вязкие, наполненные безумным разнообразием ароматов цветущего сада, раскинувшегося вокруг.