– You are from Russian ship, – говорил наш ведущий, – I know. I like Russia. Your country is strong. Not so rich, but very strong. More stronger, than America.

– Откуда этот шибздик так хорошо аглицкий знает? – поинтересовался Николай Иванович, – чешет, как по-писаному.

– От верблюда, – коротко ответил Гена.

– В это верю. А я вот от человека не мог научиться. В школе семь лет втемяшивали, а кроме «ду ю ду» ничего не знаю. Способностей у меня нет, что ли?

– Каков учитель, таков и результат. А с другой стороны, это даже к лучшему. Знал бы ты чужой язык в совершенстве, могли бы и визу не дать. Сам знаешь, как у нас на это смотрят – появляется возможность к нежелательному общению. Поэтому я в личной анкете на всякий случай выбрал графу «Читаю и перевожу со словарём».

– Ну, так и переведи нам, что он там лопочет.

– Говорит, что знает, кто мы. И чистым сердцем любит русских людей. И знаешь за что? За то, что мы сильные. Наша страна, мол, не такая богатая, но очень сильная. Сильнее, чем Америка.

– Уверен, – задумчиво проговорил Гена, – если завтра Америка станет сильнее, он будет точно так же любить американцев.

Мы вышли к тому месту, где впервые повстречали Васю Бомбовоза и оторопели: именно там, в пыли запруженной людьми улицы сидел наш Вася. Он сидел, как ни в чём не бывало, вытянув левую ногу вперёд, а правую, согнутую в колене, обхватил двумя руками. На его лице блуждала отстранённая улыбка, как будто он накурился гашиша. Николай Иванович подошёл к нему вплотную, упёр руки в бока и уставился на него долгим немигающим взглядом. Но это не произвело на Васю ни малейшего впечатления. Взор его так же блуждал по не видимым простому смертному весям.

– Вася, это ты!? – хриплым взволнованным голосом почти прокричал Николай Иванович. Верни мне тыщу франков, сволочь!

Вася с трудом сфокусировал глаза на стоящем перед ним крикуне и ещё шире улыбнулся.

– Ты видишь? Он издевается надо мной. Я сейчас набью ему морду!

– А может быть, это не Вася, – сделал предположение Гена.

– Ну, как же не Вася! И джинсы те же, и рубаха, и мордуленция наглая.

– Свой в доску, – добавил я.

– Да они здесь все на одно лицо, – стал уговаривать Гена.

Николай Иванович стал приглядываться.

– Вася, подлец, ну скажи хоть слово! Или ты хочешь, чтобы я тебе харю начистил за твои проделки?

Вася даже глазом не моргнул.

– Или притворяется, или действительно не он.

Гена стал отводить Николая Ивановича в сторону.

– Не он, уверяю тебя. Но похож. Может быть, даже его родственник. Но не Вася. Сам видишь, не реагирует он на тебя. Конечно, если разыгрывает, то комар носа не подточит. Пойдём на пароход. Так спокойней будет. Всё равно здесь ничего не добьёшься. Компенсируем мы тебе потерю. Пусть это на его совести будет.

– Да какая у них, у басурманов, совесть!

– А ты так ему верил, – напомнил я.

Нас прервал продавец перстня:

– Problems? – спросил он.

– Soviet people don’t have problems, because we have an idea and we believe it[6].

– O! It is fine! Go to the ship[7].

Мы цепочкой стали выбираться из сутолоки торговых рядов. Впереди, как и прежде, шёл продавец перстня, за ним Николай Иванович. Мы с Геной замыкали цепочку. Мне почему-то захотелось оглянуться и, сделав резкий поворот головой, я увидел истинное лицо Васи Бомбовоза. Без всякого сомнения, это был бывший студент института Лесгафта. Ублюдочно закатив глаза к небу и раззявив в плачущей гримасе рот, он упёр большой палец в свой маленький, прижатый к лицу нос, и ладонью изображал летящую бабочку. Так он провожал своих «земляков». И я был уверен, что и этому жесту он научился у нас в Ленинграде. Об этом, конечно, я никому тогда не сказал.