– Ну просто убила, потому что гусеницы, когда умирают, превращаются в бабочек.

– Боюсь, что ты ошибаешься, Варенька. Убивать нельзя!

– А ты не бойся ничего, папочка. Они оживут.

На следующее утро мы выглянули в окно и увидели, что сад полон бабочек. Ты ликовала. Ты заставила няню сшить сачок из москитной сетки. Я предлагал было сачок купить, но ты сказала, что в магазинах продаются ненастоящие сачки для бабочек, а настоящие сачки надо шить. Откуда ты это взяла? Когда няня сшила тебе сачок, ты побежала на улицу и принялась ловить бабочек. Только сачок оказался не нужен. Я помню, давным-давно было у меня такое лето, что мотыльки сами садились мне на руки. Было вообще очень странное лето в Москве, кажется, в середине 1980-х годов. Нашествие мотыльков. На Пушкинской площади, я помню, мотыльков было столько, что они, закружившись у фонарей и разбившись о фонари, валялись на асфальте и хрустели под ногами прохожих. И в тот же год все лето стоило мне протянуть руку, как на ладонь садился мотылек. Я, наверное, был очень хорошим человеком в то лето, или я не знаю. То есть я не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы на ладонь тебе садились мотыльки, но знаю, что ты – именно такой человек. По крайней мере была таким человеком в три года.

Ты ловила бабочек руками. Подбегала к летящей над травой бабочке, протягивала руку, и бабочка ловилась. Ты ловила бабочек руками быстрее, чем няня сачком. Ты наловила их пару десятков и принесла домой, как приносят цветы. И отпустила в доме. Ты говорила:

– Папа, как красиво! В моем доме полно бабочек!

Бабочки летали по комнатам, сидели на шторах. Время от времени кошка Мошка подстерегала одну из бабочек, ловила ее и ела. Почему-то тебе не приходило в голову отнимать у кошки придушенных бабочек, как отнимала ты у собаки придушенную мышь. Я думаю, в те времена ты и кошка по-своему как-то представляли себе жизнь мотыльков и вообще жизнь.

Я каждый день видел, как ты пеленала кошку и укладывала спать. Пеленала туго. Кошка немного выла, когда ее пеленали, но не кусалась и не убегала. У кошки были существенные резоны позволять тебе мучить себя. У бабочек, полагаю, были существенные резоны позволять тебе мучить себя до смерти. Ну конечно же, каждый вечер я читал тебе лекции о хорошем отношении к животным. Но животным было наплевать на мои лекции. Иначе кошка не приходила бы к тебе играть, а мотыльки не садились бы тебе на ладони.

И знаешь что, чем больше проходит времени, тем лучше я понимаю тогдашних твоих мотыльков.

Если ты не ловила гусениц прямо с утра, то мы катались на велосипеде. С тех пор как я купил тебе специальное детское кресло, цепляющееся к багажнику, ежедневные мои занятия спортом стали трепетны. Поутру, увидев меня в спортивных штанах, ты говорила:

– Папа, ты уезжаешь? Навсегда? Возьми меня с собой. Я очень быстро оденусь. Я даже причешусь и почищу зубы.

Когда мы выходили с тобой на улицу и понятно уже было, что отменить велосипедную прогулку невозможно, ты говорила:

– А перчатки-то я и не надену!

– У тебя замерзнут ручки.

– Ничего, я ручками тебя обниму, и они не замерзнут.

Руки у тебя замерзали минуты через две после начала прогулки, и, сидя у меня за спиной, ты засовывала мне руки под свитер и прижималась щекой к моей спине.

– Тебе приятно, какие у меня холодные ручки? Волшебница Бастинда (из мультика «Волшебник Изумрудного города») боялась воды, потому что, наверное, была сделана из мыла. А я не боюсь воды, потому что я сделана из нежности.

– Варя, прекрати! Иначе ты совсем закружишь мне голову, мы упадем с велосипеда и больно ударимся.