«Господи, о чем ты думаешь, Надя?!» – поймала я себя на мысли, уже выбежав из подъезда, понимая, что против молодого парня, хоть и наркомана, выстоять будет сложно, но адреналин гнал меня вперед. Со всего маху, подбежав по лужам до песочницы, где мажор уже склонился над телом женщины, я ударила его, хотела закричать, но вместо звука из горла только донеслось нечленораздельное шипение.

– Ау, – недоуменно повернулся на меня мажор, – дура что ли? – потер он плечо. – Больно же, – отобрал он у меня поварешку.

«Черт! Поварешка!» – мелькнула у меня в голове мысль, судя по взгляду мажора, последняя. К моему ужасу, он был трезвым. Мажор поднял на меня руку; понимая, что он убьет меня одним щелбаном, я прикрылась руками и зажмурилась от страха. Но вместо этого услышала сдавленный женский смешок.

Я открыла глаза, чтобы осмотреться. Напротив меня стоял мажор, в одной руке он держал мое орудие защиты, а во второй – зонт-трость серебряного цвета, который он держал надо мной, чтобы я не намокла под дождем. Люся же, живая и здоровая, сидела под грибочком и, довольная, уплетала пиццу, запивая колой.

– За что ты меня ударила? – в упор смотрел на меня мажор.

– Ну… – замялась я, смутившись. – Я думала, Вы Люсю идете убивать, – гордо подняла я голову, оправдывая себя.

Мажор поднял брови от удивления.

– Спасибо Вам, – улыбаясь, к слову сказать, красивой улыбкой с ровными аккуратными, а главное чистыми зубами, поблагодарила меня Люся.

– Защитница, господи, – покосился мажор на поварешку. – Заходи, – кивнул он под грибок.

Я хотела было взбрыкнуть, что мы на «ты» не переходили, но решила, что лучше с ним не спорить, мало ли чем он закинулся сегодня. Да и пицца, надо сказать, выглядела великолепно, а я второй день ничего не ела, кроме кофе, если это можно считать едой.

– Да, – пододвинулась Люся, – присаживайтесь, пицца очень вкусная, вот к этой я даже не притрагивалась, – указала она на одну из коробок.

По песочнице пополз манящий аромат пиццы пепперони и гавайской. Было как-то неловко отказываться, тем более, я так рьяно кинулась ее спасать, а теперь состроить брезгливую гримасу было бы как-то некорректно что ли. В общем, поборов отвращение, я уселась рядом с коробками, но подальше от Люси, чтобы не подцепить ничего. К моему удивлению, от бомжихи не то что не воняло, она пахла мылом, простым, дешевым, но мылом. Если в моей жизни и случался когнитивный диссонанс, то именно сегодня. Просто шок какой-то.

Я аккуратно взяла один кусочек и жадно впилась в него зубами, ночами я не ела, типа за фигурой следила, а спать по привычке не легла, поэтому была голодная. Еще горячий сыр буквально тянулся изо рта, так что пришлось ловить его. Мажор засмеялся и протянул мне салфетку. Дожевывая пиццу, я обратила внимание на его длинные тонкие пальцы – не знала б, что он нарик, решила б, что музыкант.

– Ты в следующий раз, когда на защиту бежишь, хотя бы сковородку бери, – сунул мне обратно поварешку в руки мажор.

Мне стало совсем неловко, я отложила «прибор» на скамейку, рядом с собой, и стала уплетать пиццу, наблюдая за этой странной парочкой. У Люси были аккуратно подстрижены ногти, чистая, опрятная женщина. Честно говоря, не знай я, что она бомж, встреть ее на улице, ни за что бы не подумала, что она живет не дома. Как-то не вязался ее вид с образом жизни, который она вела. Доев пиццу, Люся аккуратно сунула корочку сидевшему позади нее псу и салфеткой взяла еще один кусочек.

– Как же сегодня зябко, – интеллигентно высказалась Люся, – прямо не лето на дворе, а промозглая осень.