И тут же натолкнулся на третьего кандидата – Тредвея. Тредвей начал учебу в школе Св. Риджиса после начала учебного года, позже остальных, и неделю назад его подселили в комнату Бэзила. Тредвей не видел постигших Бэзила осенью унижений, и это позволило Бэзилу вести себя с ним совершенно естественно; их отношения были если и не дружескими, то, по крайней мере, ровными.

– Эй, Тредвей! – окликнул он его, все еще волнуясь после приключения в «Бостоне». – Ты сможешь поехать в Нью-Йорк в субботу? Сходим в театр?

Он остановился, увидев, что Тредвей шел в компании Брика Уэльса – того самого парня, с которым он подрался и который теперь был его злейшим врагом. Переводя взгляд с одного на другого, Бэзил заметил на лице Тредвея раздражение, а на лице Брика Уэльса – отсутствующее выражение; он понял, что только что произошло. Тредвею, постепенно втягивавшемуся в школьную жизнь, только что открыли глаза на статус его соседа по комнате. Как и «Толстяк» Гаспар, вместо того чтобы найти в себе силы принять дружеское приглашение, он предпочел резко оборвать дружбу.

– Ни за что на свете! – коротко ответил он. – Пока!

Тредвей с Уэльсом прошли мимо него в кондитерскую. Подобное пренебрежение ощущалось еще больнее от того, что высказывалось без всякой страсти. Если бы Бэзил испытал подобное в сентябре, муки были бы невыносимы. Но с тех пор ему удалось отрастить себе довольно крепкий душевный панцирь, хотя и не добавлявший ему привлекательности, но зато оберегавший от излишней чувствительности к орудиям пыток такого рода. Хлебнув горя и отчаяния, жалея себя, он немного прогулялся по улице, пока его лицо не перестало судорожно подергиваться. Затем кружным путем он пошел обратно в школу.

Он решил вернуться тем же путем и дошел до соседнего со школой участка. У самого забора послышались приближающиеся с дорожки шаги; он неподвижно замер, опасаясь – вдруг это кто-то из преподавателей? Голоса приближались и становились все громче. Еще не совсем понимая, о чем речь, он вдруг испытал ужас, прислушавшись к разговору внимательнее.

– …и когда ему не удалось уговорить Багса Брауна, бедняга стал умолять поехать с ним «Толстяка» Гаспара, а «Толстяк» и говорит: «И с чего это ты решил меня просить?» И поделом ему будет, если он вообще никого не найдет!

Это был заунывный и исполненный торжества голос Льюиса Крама!

Поднявшись к себе в комнату, Бэзил обнаружил на кровати посылку. Он знал, что в ней, и уже долго и с нетерпением ее ждал, но так велико было его уныние, что он вскрыл пакет совершенно равнодушно. Внутри была серия из восьми цветных репродукций картинок Харрисона Фишера с девушками, «на глянцевой бумаге, без надписей или рекламы, полностью пригодных для помещения в рамки».

Картинки были подписаны: Дора, Маргарита, Бабетта, Люсиль, Гретхен, Роуз, Катрина и Мина. После беглого просмотра двоих – Маргариту и Роуз – Бэзил медленно порвал и выбросил в мусорную корзину, словно отбраковав больных щенков из помета. Шесть оставшихся он развесил на кнопках по стенам. Затем лег на кровать и стал их рассматривать.

Дора, Люсиль и Катрина были блондинками; Гретхен была шатенкой; Бабетта и Мина были брюнетками. Через несколько минут он отметил, что чаще всего смотрит на Дору и Бабетту, чуть меньше – на Гретхен, хотя голландский чепец последней выглядел совсем не романтично и исключал элемент загадочности. Бабетта, миниатюрная брюнетка с фиалковыми глазами, в маленькой шляпке, привлекала больше всех; в конце концов его взгляд так на ней и застыл.