И она сразу увидела такую в зале. Прекрасная как видение блондинка, которая должна была стать пропуском Эммы в будущую жизнь, свободную от долгов и кузена, стояла у стены рядом со своей телохранительницей. Огромная женщина, укутанная в черный цветохрон, смотрелась пугающе мрачно среди нежных красавиц в ярких платьях.

Встав в один ряд с остальными менталистками, Эмма воззрилась на глашатая, который разворачивал свиток. Сейчас она узнает, какая ей достанется невеста.

Хорошо бы блондинка, но вон та рыженькая тоже ничего: яркая, игривая, искрящаяся. Или кудрявая брюнетка в углу? Томная красотка с ленивой грацией кошки. Или вон та шатенка? Да, очень хороша. Тихая гармоничная красота. Влить в нее немного спокойствия и радости, и принцу не захочется с ней разлучаться.

– Итак, у нас шестнадцать невест и шестнадцать менталистов, – произнес глашатай скучающим тоном.

Эмма быстро пересчитала невест. Еще раз. И еще!

Не может быть!

Эта черная образина – тоже невеста? О, светлые боги!

– Только бы не она, – тихо пробормотала женщина рядом с Эммой, сжимая кулон с символом святой Селены, покровительницы любви и влечения, – только бы не она.

Взгляд Эммы снова прикипел к черной женщине. Такую одежду, закрывающую все лицо и тело, называют цветохроном. Его носят лишь на далеком севере. Эмма читала, что это платье призвано уберечь честь девицы, сохранить цветок ее невинности. Но сейчас она не могла себе представить человека в здравом уме, который бы покусился сорвать цветок этой… леди.

Такая сама сорвет что хочешь! Такая и сосну голыми руками выкорчует!

– Она, очевидно, из горного графства, – снова шепнул кто-то сбоку.

У Эммы появилось чувство, что и сама невеста – отколовшийся кусок горы.

В прорези цветохрона виднелись лишь глаза. Довольно красивые, шоколадные, с длинными загнутыми ресницами, но стрелка на левом словно была нанесена дрожащей рукой, а на правом и вовсе стремилась куда-то к брови, так что казалось, будто невеста еще и косая.

– Только бы не она, – донеслось слева. – Разве можно такое привозить на отбор?!

Меж тем глашатай зачитывал имена, и менталисты радостно выходили из ряда к своим невестам. В зале стало шумно: девушки представлялись, кто-то уже обнимался, забыв о приличиях. И то верно, лучше сразу отбросить все границы. Менталист должен чувствовать клиента как самого себя.

– Амалия Стетхейм, – произнес глашатай, – Мира Свон.

Менталист справа выпустила образок святой Селены и полетела к прекрасной блондинке, сияя от счастья, а Эмма сжала кулаки, так что ногти впились в кожу. Невест осталось всего пять. Четыре. Три. Рыжая или черная. Пан или пропал.

– Бригитта Дракхайн, – произнес глашатай. – Эмма Эжени.

Эмма застыла, и черная гора сама сделала к ней шаг, заслоняя свет, струящийся из окон. Эмма ощущала на себе чужие взгляды: сочувствующие, злорадные, равнодушные, она прикусила губу, чтобы не разрыдаться на глазах у всех. Это так жестоко! Подарить надежду и тут же ее отнять!

– Приятно познакомиться, – собрав в себе остаток сил, произнесла она чужим голосом. – Я буду вашим менталистом на этом отборе.

– Ага, – просипела Бригитта, и у Эммы перед глазами закружился потолок, расписанный сценами из жизни святого Эриха: овечки, цветочки, святой источник, бьющий из-под земли…

Крепкая рука схватила ее за плечо, не позволяя упасть.

– Ну-ну, – произнесла женщина-гора басом и, откашлявшись, добавила неестественно тонким голоском: – Сработаемся.

***

Вейрон практически доволок менталистку до комнат, выделенных им во дворце, усадил в одно из кресел, а сам воззрился на девушку сверху, слегка покачиваясь с пяток на носки. Он сразу ее приметил, как только менталистов запустили в зал. Молоденькая, миленькая, с аппетитными формами, туго стянутыми невыразительным синим платьем. Волосы каштановые и слегка вьются. Несколько прядок выбились из пучка, который она закрутила на макушке, наверняка пытаясь выглядеть старше. Ее зеленые глаза так и сияли, когда она вошла в зал, окрыленная, воодушевленная.