В назначенный вечер, когда Бах уже появился перед заинтригованными слушателями, вдруг было объявлено, что господин Маршан еще утром, ни с кем не попрощавшись и никого не предупредив, отбыл из города. Французский музыкант, видимо, решил сохранить репутацию непревзойденного виртуоза. Это куда более дорогая вещь, чем тепленькое место на службе у саксонского короля.

Таким образом, вопрос о музыкальном первенстве решился сам собой. Более всего такому финалу был рад господин Волюмье. Стоит ли говорить, кто именно в Дрездене больше всех превозносил до небес и сверх меры благодарил немецкого музыканта?

Несдержанность – качество не самое приятное. В особенности если ею страдает какой-нибудь чиновник или, скажем, официант. Зато несдержанность учителя – это уже куда более серьезный недостаток и почти расписка в профнепригодности. Немецкий композитор, увы, был несдержан. Однажды во время репетиции второй органист церкви Святого Фомы, играя, допустил небольшую ошибку. Рассердившись и не найдя под рукой чем бы запустить в неумеху музыканта, Бах в раздражении сорвал с себя парик и швырнул им в органиста: «Тебе надо сапоги тачать, а не играть на органе!»

Бах вовсе не был грубияном или драчуном. Но если кто-то из его учеников вдруг обнаруживал отсутствие должного старания или, упаси бог, таланта, то тут уж Баху крайне трудно было удержаться в рамках приличия. На голову лентяя или бездаря он обрушивал самые уничижительные определения и эпитеты.

В городе Арнштадте, где кроме обязанностей органиста Бах выполнял еще и роль капельмейстера в школьном оркестре, ему пришлось здорово потрепать нервы. Способности молодых музыкантов мало соответствовали представлениям строгого и вспыльчивого композитора. Поэтому нередко Бах не выдерживал и давал волю чувствам. Старшие ученики поклялись отомстить несдержанному на язык учителю.

И вот однажды поздним августовским вечером, неподалеку от центральной площади, шестеро учеников встретились с учителем. Гейерсбах – самый рослый и задиристый из учеников – преградил дорогу Баху, достал из-под накидки рапиру, приставил ее к груди учителя и воскликнул: «Слушай, ты, песье отродье! Сейчас ты при всех попросишь у меня прощения за те оскорбления, что ты нанес мне в присутствии моих товарищей, или же, видит бог, мне придется тебя как следует проучить!»

Бах, видно, и вправду не любил этого верзилу, раз позволил себе называть его при всех «свинячьим фаготистом». Что ж, теперь придется пожинать плоды своей несдержанности.

Но не так-то просто запугать человека, знающего себе цену. Бах сделал шаг назад и вытащил шпагу: «К вашим услугам, господин Свинячий фаготист!»…

Поединок был непродолжительным: остальные пятеро учеников благоразумно догадались разнять дерущихся.

На другой день весь город уже знал о происшествии. Баха немедленно пригласили в консисторию, где он вынужден был признаться в своей несдержанности. Почтенные блюстители нравов оказались в затруднительном положении. С одной стороны, Бах вел себя совсем не так, как подобает верующему христианину и учителю. С другой стороны, на этого нагловатого молодчика Гейерсбаха уже и раньше поступали жалобы от обиженных им горожан. Наконец, Бах – блестящий органист, живая достопримечательность, привлекающая в город жителей окрестных городов и сел, уволить его – значит лишить Арнштадт части бюджета. Четыре раза собирались отцы города, чтобы определиться с решением по этому инциденту. В итоге окончательное решение так и не было принято.