– Не думаю, что Мира будет в восторге, если узнает, что уют в ее новой квартире создавала твоя же подстилка, которую ты трахал на ее же кровати, – донесла до него эту мерзотную мысль и, как мне кажется, весьма убедительно, раз Сергею больше нечего было сказать.

Покраснев от негодования, он отвернулся, убрал руки в карманы брюк и буркнул едва слышно:

– Потом еще поговорим.

– Сильно сомневаюсь, – отозвалась я в ответ равнодушно. – Нам больше не о чем разговаривать.

Секунды, проведенные рядом с человеком, которому я не могла больше доверять, длились вечно. А он всё никак не уходил.

В какой-то момент он набрался смелости, чтобы подойти ко мне и дотронуться до моего плеча.

– Оль, мне правда очень жаль, что так вышло, – заглядывая в мои глаза, он с тоской улыбнулся, а мне тошно стало, и я просто сомкнула веки, только бы не видеть его лицо. – Как говорится, седина в бороду, бес в ребро. Я просто влюбился. Так бывает.

– Замолчи… прекрати, – прошептала я, крепко зажмуриваясь и сдерживая подступившую к горлу тошноту.

Меня как будто толпой оплевали. Уязвленная в доску я сидела и обтекала, а Сергей продолжал выкручивать мне нервы:

– Это вышло спонтанно, но чувства, которые я испытал с ней… Всё дело в них… Я не смог устоять, как не смог устоять перед тобой двадцать с лишним лет назад. Ты должна меня понять. Конечно, мне не хотелось бы разводиться с тобой, но у нас с ней будет ребенок, а с тобой – уже нет. Я обязан поступить по совести, чтобы малыш рос в полной семье.

Я едва не завыла в голос. Весь такой из себя правильный и поступает он исключительно по совести, а на самом клейма негде ставить.

Вот где была его совесть все эти три месяца? Где она была, когда он спал с нами обеими?

После такого я точно не скажу ему о беременности… Ни за что. К чему мне все эти унижения, когда он уже давненько списал меня со счетов?

Всё. Хватит с меня.

Не желала больше слышать подобную нравственно-этическую чепуху… Это было выше моих сил.

– Проваливай, я сказала! Иди к своей беременной любовнице, а обо мне можешь забыть. Будем считать это моим благословением, – процедила хладнокровно. Несмотря на нестерпимую боль и разрастающуюся в груди дыру, которая вряд ли когда-нибудь затянется.

Внезапно мимолетную тишину разрезал пронзительный звон бьющегося стекла, от которого я вздрогнула всем телом и подпрыгнула с места.

– Папа… Пап, как ты мог…. Боже, я поверить не могу… – произнесла дочка скрипучим голосом, мотая головой из стороны в сторону.

Мира стояла уже прямо перед нами.

Под ногами ее валялись осколки хрустальной вазы и откуда-то взявшийся букет алых роз. А по щекам ее текли слезы ручьем.

Она всё поняла…

Только не это…

Что же мы наделали?!

Подскочила с кресла, а ноги мои не слушались будто бы. Я пребывала в каком-то полном оцепенении. Настолько сильно меня потрясло то, что она всё слышала…

– Мира, дочка… Твоя мама просто не так выразилась, – сказал Сергей, перекладывая всю ответственность на меня, и подорвался к ней, а дочь отшатнулась от него, как от дикого племени.

– Не подходи ко мне! – с презрением взирая на него из-под мокрых ресниц, она попятилась назад, пока не врезалась спиной в стену. – И понимать я ничего не собираюсь! Всё и так предельно ясно!

– Послушай… – Сергей пытался вклиниться в ее гневную тираду, но тщетно.

– Нет, это ты меня послушай! Я ненавижу тебя! Ненавижу! И на мою свадьбу можешь даже не приходить! Для тебя вход закрыт, ясно тебе?! – дочка утерла слезы и развернула голову в сторону. – Рома, пойдем отсюда! Спасибо за цветы, но никакого праздника сегодня уже точно не будет!