– Калеб, говорю тебе: мое тело очень изменилось. Я готова. И волноваться не буду.

– Хорошо, – пробормотал он и под столом погладил мою ногу своей.

Мэгги несла стаканы с соком, а я – коробочки с оладьями. Мы поднимались по лестнице, и я разглядывал джинсы Мэгги. Прожигал их взглядом.

Если она и чувствовала мой пламенный взгляд, то виду не подавала. Потом она рассмеялась, но я решил не соваться в ее мысли и не выяснять почему. Скорее всего, смеялась она надо мной… над чертовыми джинсами… прожженными моим взглядом.

Мэгги засмеялась вновь – уже в полный голос – и на последней ступеньке обернулась. Я остановился чуть ниже, и мы теперь казались одного роста.

– Я поняла, у меня классные джинсы, – пошутила Мэгги.

– Согласен, но я не из-за джинсов тут с ума схожу, – заметил я.

Она улыбнулась и, придвинувшись ко мне, поцеловала в кончик носа.

– Ты всю неделю мне покоя давать не будешь, правда?

– Так точно, мэ-эм, – вздохнул я.

– Веди себя прилично, Джейкобсон!

Вновь подавшись вперед, она поцеловала меня в губы, а затем с улыбкой повернулась к двери и постучалась. Нам медленно открыла Бекки. Бедняге не хватало пары литров воды в организме, что очень на ней сказывалось. Истощенная, она присела на край кровати, взяла у меня оладьи и воскликнула:

– Оладушки! Ты что, прикалываешься? Я же так и расцеловать могу!

– Но не расцелуешь, – заметила Мэгги, изогнув бровь.

– Ну, не прямо сейчас, – засмеялась Бекки. – Я и сон побороть не могу, не то что человека. Так что пока тебе ничего не угрожает, студентик.

Мэгги закатила глаза и отдала подруге сок. Ральф, никого и ничего не дожидаясь, уже вовсю уминал свои оладьи.

– М-м! – простонал он, откусив кусок. – Даже я тебя расцеловать могу. Умираю с голоду.

Я засмеялся:

– Если вы не против, то давайте обойдемся без поцелуев.

– Ну-у, – разочарованно протянула Бекки, но даже не подняла взгляда от своей коробочки.

Мэгги села на кровать, подперев подбородок руками, и с нежной внимательностью стала наблюдать за тем, как друзья уплетают за обе щеки. Я стоял у стены, оклеенной старыми бордовыми обоями, и наблюдал в свою очередь за ней.

Сегодня мы поедем домой. Ко мне домой. Мэгги никогда еще у меня не была, а я давно жду, когда ее голос и запах пронзят мою обитель.

Мэгги наконец взглянула в мою сторону и криво улыбнулась. Потом закатила глаза и вновь посмотрела на друзей. Значит, все-таки подслушивает. Буду знать.

Управившись с завтраком, Бекки сделала именно то, чего я от нее ждал: попросила позвонить родителям.

– Бекки, – медленно начала Мэгги, – ты не должна им пока звонить. Мы… – Она покачала головой. – Мне жаль, но все не так просто.

– Что «не так просто»? – поинтересовалась Бекки, свирепо на нее уставившись. – Почему же я не могу позвонить собственным родителям? Конечно, могу. Да что с тобой такое, Мэгз?

Она потянулась к телефону. Мэгги – к ее руке. И тут все пошло наперекосяк… Мэгги явилось видение, и оно замелькало у всех нас – у Мэгги, меня и Бекки – перед глазами.

Темная улица. В кустах кто-то прячется. Я сразу понял, что это Маркус, но почувствовал замешательство Мэгги, потому что лица видно не было. Она не хотела в это верить. Она думала, что мы ошибались и что Маркус навсегда исчез из наших жизней – но это было не так.

Он встает полубоком, заметив, что по дороге мчится машина, нагибается и, как только она проезжает мимо, выскальзывает из кустов. Неподалеку стоит другая машина. Маркус обходит ее сзади. Опускается на асфальт, опершись на обтянутые перчатками ладони, переворачивается на спину. Потом вытаскивает из кармана складной нож, раскрывает его и, улыбаясь, как самый настоящий ублюдок, прокалывает топливопровод.