– Тогда кто? – спрашиваю я, тряся телефоном. – Кто это прислал?

Брайан смотрит на меня как на дуру:

– Энни.

Отшатываюсь назад, словно меня ударили:

– Энни? Она не могла поступить так жестоко!

– Дорогая, она не выдает себя за Кристен, а просто по-своему пытается тебя расшевелить. Посылает тебе сигналы, чтобы ты поехала за ней.

Потираю виски и, стыдясь своего разочарования, вздыхаю:

– Может быть.

– На днях она здорово разозлилась. Сказала, что звала тебя с собой на остров, а ты, мол, ее послала. Ну да это не важно. Даже если бы ты ее не подтолкнула, она бы все равно поехала.

– Подтолкнула?

– Ну да. К тому, чтобы отправиться на поиски сестры. Она вообразила, будто Кристен прячется на вилле своего парня.

– О боже! Энни знает что-то, чего не знаем мы? Я еду!

У меня кружится голова. Желудок от волнения завязывается в узел. Потираю плечи, борясь с ознобом. Брайан удивленно вздергивает бровь:

– Ты поедешь на Макино?

– Да. Энни нужна моя помощь.

– В чем?

– Брайан, а вдруг это правда? Вдруг Кристен действительно прячется там, на острове? Я должна помочь Энни ее найти.

– Ты должна помочь Энни одуматься и прекратить бессмысленные поиски. Чем быстрее вы обе смиритесь со смертью Кристен, тем лучше. Поверь мне.

– Но, Брайан, она могла остаться в живых! Это не исключено!

Он неподвижно смотрит на меня несколько секунд, потом кивает:

– Тогда я облажался.

На его лице проступают морщины. Теперь он кажется сокрушенным. Повесив голову, он плюхается на диван. Я сажусь рядом и кладу руку ему на плечо.

– Перестань, ты ни в чем не виноват, – говорю я, круговыми движениями потирая его спину. – Просто мы могли ошибиться. Я была в таком состоянии, что почти не смотрела на фотографии. Особенно на те, где лицо. Решила, что достаточно фиолетового лака. Но знаешь, сколько девушек, кроме нее, красят ногти на ногах таким лаком?!

– Ну и что же ты предлагаешь? – Теперь в голосе Брайана нет и тени прежней самоуверенности. – Ее кремировали, анализ ДНК уже не сделаешь. – Вдруг его лицо снова меняется. – Нет, – говорит он, решительно хлопнув себя по коленям. – Нечего себе на-думывать. Я знаю свою дочь. На фотографиях была она, как бы нам ни хотелось это отрицать.

Заглянув ему в глаза, я почти физически ощущаю гнетущую его тяжесть. Разрываюсь, не зная, сказать ли ему, что он был прав, или и дальше бередить в нем сомнения.

– Брайан, почему ты так уверен? – произношу я мягким голосом. – Был какой-то признак, по которому ты мог безошибочно узнать нашу дочь?

Он кивает:

– Когда ты вышла, мне показали фотографию кулона на цепочке. Я подарил ей его на тринадцатилетие.

Я холодею. Он говорит о серебряном сердечке «Тиффани», которое носят сотни, если не тысячи молоденьких блондинок по всей стране. Свое Кристен уже года четыре держала в ящике комода. Наверняка оно и сейчас там лежит – готова поспорить на все свои сбережения. Мне кажется, я прямо слышу ее слова: «Стану я носить то, что носят все подряд!»

– Она любила эту подвеску, – говорит Брайан.

Он не слушает. Он никогда меня не слушает! Собираюсь с силами, чтобы начать спорить, но, раскрыв рот, останавливаюсь. Его глаза полны нежности. Лицо спокойное, просветленное. Он улыбается сквозь слезы:

– Такое чувство, будто в ее последние минуты с ней была частичка меня.

Передо мной выбор. Доказать бывшему мужу, что это не я сошла с ума, а он, вероятно, совершил огромную ошибку, всех последствий которой мы нико-гда не сможем устранить. Или позволить ему верить, будто дочь до самой смерти берегла вещицу, полученную от него в подарок на тринадцатый день рож-дения.