– Ты обсуждала это с кем-то? – серьезно спросила детектив.

 – Из взрослых? Нет, конечно. Так, поспрашивала издалека про Союз Четырех. Но даже миссис Дзагликашвили, наш преподаватель мифологии, считает его легендой. А уж она-то верит во все подряд! В пророчества и всякую ерунду, – Мара внимательно посмотрела на собеседницу: рыжие кудри в густой фиолетовой темени казались кровавыми.

 – А твои друзья?

 – Ну, только Брин… Бриндис Ревюрсдоттир. Но ей не живется без загадок. Она вечно должна что-то распутывать, выяснять, вызнавать… Так устроен ее мозг, сами увидите. Поэтому я не знаю, насколько смогла помочь. А теперь ваша очередь.

 Кошкина ухмыльнулась, блеснув зубами.

 – Хорошо. На видео, которое удалось заснять свидетелям, в огне смутно виден силуэт Густава Петерсона. Но он не двигается.

 – В смысле?

 – Думаю, ты сама сможешь это разглядеть. Ведь Клаусен переслал тебе запись?

 – Мне?! – чересчур высоким голосом переспросила Мара и кашлянула. – Не-е-ет. Он просто выразил эти… соболезнования. И хотел поддержать, все такое…

 – Мара, – Кошкина посмотрела на нее с такой иронией, с которой обычно взрослый человек выслушивает детское вранье про то, что конфеты утащили соседи или инопланетяне, из маленького, перепачканного шоколадом ротика. – Говорю же: посмотришь сама. Во время пожара Густав сидел неподвижно.

Мара сглотнула, но отпираться не стала. Поражения она умела принимать с достоинством. К тому же, любопытство оказалось сильнее.

 – А если он, к примеру, спал? Или задохнулся угарным газом?

 – Ну, шведская полиция решила, что он был пьян. Пьяные люди часто сгорают заживо, даже не проснувшись. Определить содержание алкоголя невозможно, и эту версию, скорее всего, признают официальной. Но…

 – Но Густав не пил?

 – Именно. У основания черепа есть травма. Возможно, она появилась после смерти, но я считаю иначе. Да и возгорание на яхте, которая регулярно проходит техосмотр, сомнительная вещь.

 – Вот тут вы правы, – с энтузиазмом закивала Мара. – Густав обожал «Сольвейг». Нельзя, наверное, так говорить, но даже лучше, что он был на ней. Потому что он бы все равно не пережил потерю лодки. Буквально позавчера канифолил ее так, как не каждый… – картинки всплыли в памяти, и голос прервался.

 – Позавчера, говоришь? – Кошкина прищурилась. – Натирал канифолью?

 – Да нет, это выражение такое, – Мара на мгновение отвернулась и глубоко вздохнула. – Чем-то полировал или чистил… Ну, он постоянно с ней возился.

– Хорошо, – задумчиво протянула детектив. – Хорошо… Ладно, думаю, на этом пока все. Остальное покажет обыск.

А обыск не заставил себя ждать. Как только прокатная яхта пришвартовалась к пристани, Эдлунд заторопился в главное здание. Последние полчаса путешествия профессору названивала Вукович, и из обрывков фраз Мара поняла, что в Линдхольме очередные проблемы. Поэтому сразу у маяка отец пихнул ей ключи от каморки Густава, а сам широким шагом направился по узкой косе к пансиону. Хуссейн Даниф спешил следом, для него перемена климата после Арабских Эмиратов была чересчур резкой. А Сэм замыкал процессию. Дед успел известись, переживая за Роба. Пухлый нытик не отличался особой самостоятельностью.

Ужин давно закончился, поэтому во всех домиках приветливо горели окошки, ветер приносил приглушенный гомон голосов. И от этого стоять на влажном щебне в диком холоде был еще неуютнее. Хотелось немедленно сварить какао, сбегать к Брин за маленькими зефирками и залезть поскорее на любимую койку…

 – Идем, – безжалостно прервала мечтания Кошкина, и Мара подняла плечи, пряча замершие уши. Она близка была к тому, чтобы повязать шейную бандану на голову, как бабушкин платочек, но гордость не позволяла.