— Фиолка, гадина такая, — зло зашипела Измира, — Что ж ты орёшь, дурная? Авось уйдут!

Я не успела толком рассмотреть девочку, которой по моим прикидкам ненамного меньше годков, чем воинственному Тео, как позади замаячил мальчуган, младше всех стоящих на ногах детей, что присутствовали в комнате, которая с каждым гостем становилась ещё меньше.

— Тебе лучше, Лиэн? — просиял белобрысый, озаботившись моим состоянием таким голосом, что я едва сумела слова разобрать.

Гундосый, худющий, невзрачный и лопоухий мальчишка был одет в точно такую же рубаху с нелепым воротником, как и девчонка. Я даже больше сказала бы, они были абсолютно одинаковые: один и тот же унылый грязно-серый цвет, один и тот же размер.

Я опомниться не успела, как горячие пальцы вцепились в мою шею, а мне на колени забрался сопливый ребёнок.

— Э-э-э-э… — задохнулась от возмущения.

Я сама только вычухалась, прости господи, от неизвестной болячки, какой-то местной лихорадки, да хоть проклятия… Тьфу на них всех! Они же здесь все были больные. И я не про головы! Кто покашливал, кто хрипел, кто шмыгал носом, гоняя сопли туда-сюда — да это же рассадник заразы, а не приют! Да и потом, как же Громкоговоритель? Он вообще только-только на свет появился! Куда его в эту обитель простуды и вирусов, заразных детей и сквозняков?

— Мальчик, — почти ласково пропела я, ерзая на стуле и пытаясь рассоединить тоненькие и очень горячие пальчики, — Ты не мог бы на меня не дышать?

— Гарс! Его зовут Гарс, госпожа. — зачем-то объяснила Измира.

Меня сначала её поправка взбесила, но я очень быстро остыла, вспомнив те редкие проблески разума в череде жуткого калейдоскопа боли и обрывков памяти.

Хм… Гарс… Именно так Измира обращалась к мальчишке, которого отправляла за лекарем. За лекарем для меня.

Тревожная догадка сжала все внутренности ледяными тисками. Как вышло, что лекарь вылечил только меня, когда здесь его клиентуры пруд пруди?

Внезапно все звуки стихли. Словно по волшебству. Нападки на нашу дверь прекратились. Привыкнув к повисшей тишине, я стала различать хриплое дыхание, свернувшегося на моих коленях мальчишки, что так и не выпустил мою шею из своих цепких ручонок. Девчонка кашлянула, а меня словно ушатом ледяной воды окатило.

Я улыбалась!

Объективно, причин для улыбок у меня не было, а улыбка-то была. Может, и не моя вовсе, м?

Прислушавшись к внутренним ощущениям, я замерла, затаила дыхание и погрузилась глубоко в себя. Сердце грохотало как сумасшедшее, беря такой ритм, что аж дурно становилось. Тоска, нежность, тихая грусть или даже скорбь — всё это было не моим. И улыбка, грустная улыбка на губах непонятно как мне доставшихся, тоже не была моей. Возможно, внутри меня нашлось место грусти и жалости, особенно после того, как я задалась вопросом: «Почему я здорова, а дети нет?», но если уж быть честной, то я не настолько хороший человек, чтобы прям убиваться по этому поводу и долго грустить.

— Ушли, госпожа. — Измира первой нарушила всеобщее молчание. — Возьмите сына, я схожу, проверю. Потом уж приступим к сборам.

Я не спешила ни с ответом, ни с действиями. Задумчиво уставилась в худенькое личико мальчишки, который, задрав голову, взирал на меня серо-зелёными глазами с такой надеждой, что у меня ком к горлу подкатил.

«Ну, Лиэн! Ну мымра такая! Ты мне что, любовь к детям навязать пытаешься?! А вот не надо! Сама разберусь, кого любить, а кого не то чтобы слишком! Это ты во всём виновата! Не надо мне на жалость давить! Не надо! Ты не справилась. Ты интригами и секретами обросла! Из-за тебя эти больные дети так жалко выглядят! Не надо на меня свою вину перекладывать!» — увы, но мой мысленный монолог не нашёл никакого отклика.