Остерия «Старый конь» стояла на Ольховой улице, прячась под кроной столетнего, если не старше, дерева. Ольхи, разумеется. Двухэтажное здание, на первом этаже которого было само заведение, а на втором – комнаты для гостей, спальни самого владельца и его слуг, располагалось прямо у небольшого мостика через крошечную речушку, скорее даже ручей. Местные жители, не мудрствуя, называли его Ольховый ручей. Чуть в стороне от входа в остерию пару лет назад Мерино построил летнюю веранду, столбы которой понемногу оплетал северный виноград. Рядом стояла коновязь, у которой топтался роскошный трехлетний жеребец ирианонской породы. На таком скакуне могли себе позволить передвигаться только очень состоятельные люди, потому как стоил он чуть меньше, чем годовой оборот остерии.

Мерино удивленно вскинул брови: сегодня он никого такого не ждал. И хотя понимал, кому мог принадлежать красивый жеребец, в душе шевельнулись нехорошие предчувствия. Вроде не было у того человека, о котором он подумал, повода появляться. Внутренне подобравшись, он решительно прошел к остерии.

На каменной скамье у входа в заведение, греясь в лучах по-летнему жаркого солнца, сидел, прикрыв глаза, мужчина. Его возраст приходился на тот неуловимый отрезок человеческой жизни, когда зрелость уже уступает место старости, но все еще борется. Худощавое морщинистое лицо говорило о непростой судьбе, жидкая борода почти не скрывала лица, да и на голове русые волосы уже начали редеть, теряя цвет. Его звали Бельк, и он был вышибалой при остерии. Не самым внушительным на вид при такой профессии, но вполне справлявшимся со своими обязанностями.

На коленях мужчины, столь же довольный погодой, лежал здоровенный пепельного окраса гикот[17]. Человек и зверь, заслышав приближение Мерино, одновременно приоткрыли глаза. Так, будто были одним существом в двух телах. В некотором роде так оно и было, мало кто мог объяснить связь, возникающую у человека и гикота. Глаза – водянисто-серые человека и огненно-рыжие зверя – оглядели хозяина остерии без интереса. Ну пришел, ну и что? Гикот закрыл глаза, вернувшись к неге и ничегонеделанию. Мужчина же едва заметно качнул головой на дверь:

– К вам гость, синьор Лик. С полчаса уже ждет.

«Синьор Лик» было произнесено с едва заметной издевкой, на которую Мерино привычно не обратил внимания. Слишком давно они с Бельком знали друг друга, за такое время можно привыкнуть к каждой шутке. Вот если бы ироническое поименование, которое Бельк всегда использовал на людях, куда-то пропало, Мерино бы обеспокоился.

– Кто?

– Щёголь. Один. Ждет в кабинете.

И, решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания, и человек почесал его между ушами.

Мерино удивленно покачал головой (все-таки не ошибся, барон да Гора пожаловать изволили) и прошел внутрь.

Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам не находил это слово удачным. Таверна – это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, непременно драки каждый день, ну, или раз в неделю. Остерия – это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят поесть и поговорить, причем не всегда понятно, какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило, неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?) и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи – просто позор для нашего герцогства!) В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол да получи причитающиеся монеты. В остерии хозяин – глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А значит, несуетливый, немногословный и степенный.