– Угу. Хорошо. – Если он не ошибся, то под легким кайфом бурлили гнев и огорчение. Он не стал пить. Протянул руку и включил свет на кухне. – Стемнело.

– Ну, да. Ты был сегодня так мил со своей сестрой. В некоторых семьях все такие милые. Я наблюдаю и поэтому замечаю. Я помню, что твоя семья была милой. Я не очень хорошо знала тебя и Шерри, но я помню. Милая семья. А моя – дерьмо.

– Как скажешь.

– А знаешь почему? Хочешь, расскажу, почему? У тебя есть сестра, так?

– Да. Даже две. Еще старшая. Может, лучше присядем?

– Две. Точно. Две. Еще и старшая. Никогда ее не видела. Значит, две родных сестры. А у меня? У меня одна. Нет, один. Нет, не так. Одно из двух половинок. Полсестры, полбрата – от каждого родителя, – так что вместе получается одно. А с отчимами и мачехами я вообще со счета сбилась. Они приходят и уходят, уходят и приходят, потому что у моих родителей – не успеешь оглянуться – новые семьи. – Мак отхлебнула вина. – Держу пари, у вас был семейный рождественский ужин?

– Да, мы…

– А знаешь, что делала я?

Ладно, он понял. Это не беседа. Монолог. А он, Картер – отражатель звука.

– Нет.

– Мой отец… где-то там. Может, в Вэйле. – Мак сосредоточенно нахмурилась. – Или в Швейцарии. С третьей женой и их сыном. В общем, отец не считается. Хотя он прислал мне до нелепости дорогой браслет… и вовсе не из чувства вины или особой отцовской любви, чего в нем никогда не замечалось. А просто потому, что, владея с младенчества трастовым фондом, он привык сорить деньгами.

Мак замолчала, нахмурилась еще больше и отхлебнула еще вина.

– Так на чем я остановилась?

– Рождество.

– Верно, точно. Мое семейное Рождество. Я нанесла визит вежливости матери и Элоизе – это моя сводная сестра – двадцать третьего, поскольку ни одна из нас не жаждет провести Рождество в семейном кругу. В нашем случае никаких рождественских гусей. Обменялись подарками, выпили, пожелали друг другу счастья и разбежались.

Мак горько улыбнулась.

– Мы не пели рождественских гимнов у рояля. Если честно, Эл сбежала еще раньше меня… к друзьям. Не могу винить ее. Моя мать может довести до пьянства. Видишь? – Она подняла свой бокал.

– Вижу. Пойдем прогуляемся.

– Что? Зачем?

– А почему бы и нет? Снег пошел. – Картер непринужденно вынул бокал из ее пальцев, поставил его на кухонный стол рядом со своим, нетронутым. – Я люблю гулять в снег. Эй, вон твое пальто.

Мак хмуро следила, как Картер идет за пальто, возвращается. Послушно сунула руки в рукава.

– Я не пьяна. Пока. И вообще, почему женщина не может напиться от жалости к себе в своем собственном доме, если ей хочется?

– Конечно, может. У тебя есть шапка?

Мак порылась в кармане пальто, вытащила ярко-зеленую шапочку.

– Только не подумай, что я каждый вечер напиваюсь и все такое.

– Я уверен, что ты не замешана ни в чем подобном. – Картер натянул на нее шапку, обмотал шею шарфом, застегнул пальто. – Отлично. – Он взял Мак под руку, вывел из дома.

Мак зашипела сквозь стиснутые зубы, вдохнув холодный воздух, но Картер крепко держал ее. На всякий случай.

– В тепле лучше, – пробормотала она и попыталась вывернуться, но он просто зашагал дальше.

– Я люблю, когда ночью идет снег. Правда, сейчас еще не ночь, но похоже. Я люблю смотреть из окна. Белое на черном.

– Мы не смотрим из окна. Мы находимся прямо в центре этого чертового холода.

Картер только улыбался и шел по дорожке. Сколько же здесь таких тропок? И все были тщательно расчищены, пока не покрылись тонким пушистым налетом.

– Кто все это разгребает?

– Что?

– Снег, Макензи.

– Мы. Или рекрутируем Дела, или его приятеля Джека. Иногда платим каким-нибудь подросткам. Когда как. Снег надо убирать. У нас же бизнес, необходимо поддерживать имидж. Для парковки нанимаем снегоуборщик.