Поправляю кофту, застёгиваю куртку, надеваю шапку и тихонько выхожу из машины, тут же расслышав, как из будки за воротами выходит Люська, звонко задребезжав цепью. Та добродушно лает, узнав меня каким-то собачьим чутьём. Ей уже лет двенадцать, наверное, старенькая совсем и вроде толком не видит.
Успеваю открыть калитку и зайти внутрь, погладив белесую смесь алабая и лабрадора. Та довольно тычется в руку до тех пор, пока не слышит вышедшую бабушку.
— Душечка, ты приехала!?
— Я, бабуль.
Моя драгоценная выглядывает из-за дверей тамбура и охает заулыбавшись.
— Погоди, сейчас свет в сенях включу! А то пробежала же…
— Да не надо, заходи лучше в дом.
— Сама давай не тяни, простудишься!
Это точно.
Завтра, с утра пораньше, нужно будет из багажника достать подарок, приготовить стол и созвать всю деревню, вроде как обожающую эту женщину в платочке. В понедельник же снова на работу, и болезнь в мои планы точно не входит. А я не знаю, как сейчас не дрожать...
Захожу за ней в дом, та встаёт у печи, улыбаясь мне лишь миг. А потом замечает мой вид и охает пуще прежнего.
— Это что ж с тобой стало-то! Как покойница вся! А сыра… вода бежит!
— Да случайность, бабуль. - Стягиваю всё верхнее, шмыгая носом.
— Да как же это случайность-то, душечка моя!? Что случилось?
Пожимаю плечами, повесив курточку на крючок. Обхожу её, оставляя носками сырые следы на досках, и ставлю сапоги сушиться на верх печи. Надо бы достать из машины джинсы, но бабушкин плед стал неплохой юбкой... Та причитает, помотав головой.
— Ты вся же вообще, будто из таза окатили! Да не один раз!
— Ну так вышло, бабуль…
— Ой не юли, Владислава, не юли мне!
Не говорить же ей, верно? Только волноваться будет, да и что тут скажешь?
К счастью, та не настаивает. Отправляет переодеваться в свою комнатку-закуток. Нахожу ночную сорочку в комодике, до сих пор обклеенном наклеечками моего детства, поверх надеваю халат, еле как справляюсь с завязками, до сих пор не чувствуя кончики пальцев. Мельком смотрю в зеркало и ужасаюсь тому, что вижу: тело в синяках и царапинах. Как работать в таком виде? Ещё решат, что меня избили…
Вспоминаю его почти удачную попытку меня утопить, когда начал вырываться. Хмыкаю… не такая уж и ложь.
Странный он. Зачем на обгон пошёл, зачем прямо перед моей машиной нырнул, зачем выбраться не пытался? Или пытался, а я просто надумываю? Не знаю.
Выхожу на кухню, где меня отпаивают чаем с малиной, замечая мои до сих пор не отогревшиеся ноги. Отправляют погреться у печи, даже приносят вторую кружку туда, всё не переставая причитать и волноваться.
— Совсем себя не бережешь. Точно же натворила чего, а мне не говоришь, будто я тебе не кровна!
— Бабуль, - улыбаюсь, почувствовав, как разогналась кровь по венам, снова делая меня теплокровным существом, - наоборот, я очень тебя люблю. Не волнуйся, ладно? Яша завтра приедет?
Вспоминаю о ненавистном братце только для того, чтобы прекратить расспросы...
— Да какой... снова занят... снова работа... Ты же знаешь, должность у него, деньги большие!
Хмыкаю, зная, какая у него там обычно "работа" и какая конкретно там "должность"... О да, о да! Танцор погорелого театра...
Бабушка же отмахивается и опять вздыхает, пока отхожу от печи, чтобы помыть кружку с её любимыми котиками:
— Спать давай, а то ночь уже.
— Давай, - касаюсь плеча и целую в щёку.
Та успевает шепнуть, положив ладонь на мой лоб:
— Тиной пахнешь, Владислава... не к добру это, не к добру, помяни слово моё!
Пожимаю плечами, чуть отходя в сторону своей комнаты.
— Завтра с утра баню истоплю, и всё уйдёт.