– Куда же слиняли твои ведомые?

– Они не виноваты, – ответил Лысый. – Я увлекся созерцанием потрясающего спектакля и с-верш-нно выпустил из головы, что у меня есть ведомые, пока все эти «Фиаты» не окружили меня сверху, снизу и с боков и я не обнаружил, что у моего верного маленького эр… а-эр-о-плана больше нет хвоста.

– Господи Иисусе, не был бы ты пьян… – зарычал один из летчиков.

– Но я пьян, – улыбнулся Лысый. – И надеюсь, что все вы, джентльмены и товарищи, присоединитесь ко мне, потому что я сегодня очень счастлив, даже несмотря на то что невежа-танкист оскорбил меня, назвав забулдыгой и липовым Санта-Клаусом.

– Лучше бы ты был трезвым, – высказался другой летчик. – Как тебе удалось дотянуть до аэродрома?

– Никаких вопросов, – с достоинством произнес Лысый. – Я вернулся в штабной машине Двенадцатой бригады. Когда я приземлился на своем верном пр-а-шюте, меня сначала приняли за фашиста, потому что я никак не могу овладеть инсп… иксп… анским языком. Но все уладилось, когда я подтвердил свою личность, и ко мне отнеслись с исключительным уважением. Черт, видели бы вы, как горел тот «Юнкерс»! Как раз на него я и засмотрелся, когда налетели эти «Фиаты». Если бы я только мог описать это словами!

– Он сбил сегодня трехмоторный «Юнкерс» над Харамой, а ведомых рядом не оказалось, вот его и подбили, хорошо, что успел катапультироваться с парашютом, – объяснил один из летчиков. – Да вы его знаете: Лысый Джексон.

– И сколько ты пролетел, прежде чем дернул кольцо парашюта, Лысый? – спросил другой летчик.

– Добрых шесть тысяч футов, и я думал, что у меня диафрагма лопнет, так она натянулась, а самого разорвет пополам. «Фиатов» летало десятка полтора, надо было уйти от них как можно ниже. А потом пришлось повозиться со стропами, чтобы приземлиться на нужном берегу реки. Планировал до последнего, но все-таки дотянул. Хорошо, что ветер был попутный.

– Фрэнку пришлось вернуться в Алкалу, – сказал один из летчиков. – Мы тут крэпс затеяли, но нам тоже надо будет вернуться туда до рассвета.

– Не расположен я кости кидать, – сообщил Лысый. – Я расположен пить шампанское из стаканов с окурками.

– Я их вымою, – подхватился Эл.

– За товарища липового Санта-Клауса! – провозгласил Лысый. – За старика товарища Клауса.

– Ну хватит, – прервал его Эл. Он собрал стаканы и понес их в ванную.

– Он танкист? – уточнил один из летчиков.

– Да. Воюет с самого начала.

– Я слышал, от танков теперь никакого проку, – произнес кто-то из летчиков.

– Вы ему это уже говорили, – напомнил я. – Может, довольно? Он весь день был в бою.

– Мы тоже. Нет, а в самом деле есть от них еще польза или нет?

– От них – не большая. А от него лично – есть.

– Да, похоже на то. Он, судя по всему, хороший парень. Сколько они получают?

– Десять песет в день, – ответил я. – Но теперь у него будет лейтенантское жалованье.

– Испанского лейтенанта?

– Да.

– У него что, не все дома? Или он из политических убеждений?

– Да, из политических.

– Ну тогда ясно, – кивнул летчик. – Это все объясняет. Слушай, Лысый, наверное, мало радости выбрасываться из самолета с оторванным хвостом, да еще против ветра?

– Да, товарищ, – закивал Лысый.

– И что ты чувствовал?

– Я не чувствовал, я все время думал, товарищ.

– А сколько человек выбросилось из «Юнкерса»?

– Четверо, – сообщил Лысый, – из шести человек экипажа. Пилота я подстрелил, это точно. Я заметил, что он перестал стрелять. У них есть еще второй пилот, он же стрелок, но его я тоже снял. Уверен, потому что он тоже перестал стрелять. А может, они изжарились. Так или иначе, выпрыгнули четверо. Хочешь опишу тебе эту сцену? Могу это сделать во всех подробностях.