Валерий рассмеялся. Веселья в его смехе не было совершенно.

— Какая любовь, Маша? Марина станет мне прекрасной женой, и наш союз принесет выгоду обоим семьям, — произнес Донской с циничной усмешкой.

Мария смотрела на него и не узнавала. Ещё недавно она была твердо уверена, что Лер никогда не причинит ей боли, а теперь выясняется, что Донской завязал с ней роман, будучи помолвленным с другой женщиной.

— Как ты мог? — в ней постепенно стала просыпаться злость, ответная реакция на боль, что сейчас разрывало сердце на куски. — Ты всё это время ты играл со мной, а сам готовился к свадьбе со своей идеальной невестой. Зачем?

— Не драматизируй, — отрезал Донской, словно её негодование ничего не значило. — Я с самого начала ничего тебе не обещал. Признаю, наша связь непозволительно затянулась, этим я возможно невольно дал тебе надежды на большее. Это полностью моя ошибка. Все мои подарки можешь оставить себе, на твоей работе наш разрыв никак не отразится, так что не переживай.

Он похоже даже не понимал, как больно делает Маше. Она его любила, а Донской видел в ней лишь временную любовницу. Девушка прижала ладонь к груди, где неистово билось сердце. Зачем ей его подарки? Украшения, шмотки, техника… По сути, Воронцова принимала их только, чтобы не обидеть Лера, хотела ему соответствовать. Маша так и не смогла к айфону привыкнуть, ей андроид как-то ближе. Да и платье от кутюр на фигуре, пусть и отличной, обычной бухгалтерши странно будет смотреться. Да и бриллианты носить ей по сути некуда. Подарков было много, по они не слишком-то и нужны Маше были. Ей нужен был только он, и Воронцова самонадеянно думала, что владеет хотя бы частичкой его сердца, и ошиблась. В их отношениях любила только она.

Как же самоуверенно Донской заявил, что на её работе их разрыв не отразиться! Ей может ещё поблагодарить его за это? Мария не отлынивала от своих обязанностей, работала на общих основаниях и никогда не пользовалась расположением Донского, хотя могла бы. Воронцова знала, что у нынешнего генерального директора их фирмы имеются свои фаворитки, и они довольно бодро шагали вверх по карьерной лестнице. Для себя же такой способ получения желаемого Маша считала неприемлемым. И теперь ей словно одолжение — продолжай работать, словно дозволение с барского плеча. Словно не Лер настаивал на том, чтобы она прекратила работать.

— Знаешь, что? — внезапно её голос обрел твердость. — Пошел ты на хрен, Донской! Вместе со своей идеальной невестой из подходящей семьи. Просто иди на хрен! И подарками своими можешь подавиться!

Маша никогда не ругалась матом, была примерной девочкой, которую ставили всем другим в пример, а тут нехорошие слова сами просились наружу. Мама её всегда учила, что женщина не должна ругаться и обязана всегда сохранять чувства собственного достоинства. Не то, чтобы Воронцова так обожала мать и беззаветно следовала её заветам. Нет. Просто любое неподобающее по мнению Ларисы Павловны поведение, она выбивала из своих дочерей тычками и затрещинами. Вот и привилась привычка держать свое мнение при себе на уровне инстинктов, но сейчас на фоне бушевавших эмоций, даже эта привычка стерлась. Остались лишь зарождающаяся в сердце ненависть, никуда не ушедшая боль и целый океан злости. Как же ей было больно сейчас! Казалось, что кто-то грубо выпотрошил её внутренности и снова зашил. И Воронцова хотела, чтобы Валерию было также больно! Хотела вцепиться в его идеальное лицо и расцарапать до крови. Гнев буквально клокотал внутри и требовал наказать источник боли.