А ещё Химер меня подкармливал. Это он платил за наше электричество и дров в прошлом году заказал.

 Наличные я взяла у него однажды. Выдал мне гордо из пачки купюр. Как  только Химер скрылся, у меня деньги мамаша отобрала со своим очередным собутыльником. Так что в следующий раз я Серёже Часову предъявила претензию, что он мне мать спаивает. Он тогда сильно разозлился и разогнал маминых алкашей, но ненадолго.

Голодранка, нищебродка. Я должна думать о том, как выжить, а не о том, как от одиночества избавиться в обществе сытого Севы. Конечно, он удивлён, что я не делаю уроки. Откуда ему знать…

 Столько мыслей! 

Неужели у всех девчонок в семнадцать лет вот такая куча мыслей в голове? Одни сомнения, мотает от одного решения к другому. Руки сильные и горячие покоя не дают, макушкой чувствую его поцелуй, а сама уже готова разорвать с ним всякие отношения, которых, по сути, нет.

Это всё от безделья. Вот приду на работу и забуду глупости. 

   Тётя Вера действительно меня встретила. Полная деловая женщина, похожая на нашу директрису. Выдала халат, резиновые перчатки и отправила вначале на склад, потом  велела вымыть стёкла на витрине. Ещё и чаем напоили с печеньем. Попросили помочь с товаром, и я раскладывала пачки молока и творога.

За несколько часов вдруг стала подниматься по карьерной лестнице и доросла до помощника мерчандайзера, помогала тётке Вере выставлять товар на полки их супермаркета.

А где-то часов в семь вечера в торговом зале разлили молоко, и я деловая с тряпкой и ведром побежала убирать.

Молоко разлила утырочная тощая бабёнка в очках. Смотрела на меня, как будто, кроме того, что я пол должна вымыть, ещё и обувь ей обтереть обязана. 

– Как у вас продукты расставлены? – противно спрашивала она.

Мерчандайзер – профессия очень важная. Нужно уметь правильно выставлять товары на полки, чтобы криворукие и тупые не уронили все стеллажи на себя. Но иногда ничто не спасает.

Я, естественно, покупательнице ничего не ответила, вид у неё был напыщенный, пальто светлое, как джемпер у Севы. Она, дурная, неожиданно споткнулась и вступила в моё ведро светлым замшевым сапогом. 

Я так перепугалась, что полезла её ловить. Грязной тряпкой пальто испачкала. И зажмурилась, когда баба заверещала, как будто я её зарезала.

– Паршивка! Ты знаешь, сколько это пальто стоит?!

– Всё в порядке, – сказал Сева, оказавшись рядом с нами.

Я в ужасе отшатнулась. Встретилась с его глазами. Серого цвета в его глазах было больше, чем голубого, именно этот оттенок создавал глубину и странную печаль, которую я заметила ещё при первом нашем знакомстве. Мне вначале показалось, что он смотрит  на меня с жалостью, а теперь вижу, что его всё достало. И ему грустно от этого.

Я хотела улыбнуться и радостно сказать: «Привет, Себастьян Генрихович!» Но он держал за локоть противную тётку, которая истерично отряхивала пальто.

Мама.

Он пришёл в магазин с мамой, а тут я грязная, с половой тряпкой и в резиновых перчатках.

Ну что, маман? Красивая девочка претендует на твоего сыночка-мажора?

На искажённом лице противной тётки вырисовывался ответ на все мои вопросы, в том числе и о моей родословной, которую она не полила грязью только потому, что Сева её перебил.

– Ты ради работы в школу не пришла? Леся, ты должна учиться, – сказал он мне.

– Я тебе не должна, – голос сорвался. – Мне деньги нужны!

 Из глаз слёзы в три ручья. Я схватила ведро и побежала в подсобку.

Я точно знала, что меня сейчас выгонят с работы. А ещё я так опозорилась. Так перед Севой было стыдно, что я уборщица, что я не пришла делать с ним уроки и вообще всё прогуляла.