В ночь перед первым расстрелом (эта честь выпала, конечно же, невезучему Еремею Охлопкову) деревня взялась за топоры. И не только за топоры. Из тайников, до которых не смогли добраться ни царские жандармы, ни колчаковцы, ни красные, ни зеленые, были извлечены тщательно сберегаемые обрезы, «винтари», «берданки» и прочее оружие, среди которого изумленный эксперт, окажись он там невзначай, узнал бы даже кремневые фузеи петровских времен и совсем уж древние, фитильные еще, пищали. Эх, не знал урожденный рижанин русской поговорки: «Не буди лихо, пока оно тихо». Да и откуда ему, европейцу, пусть и не слишком западному, такое знать?

– Вот и заперли, значит, аспидов в сельсовете, двери кольями подперли, а окна досками зашили, – завершил свою горестную исповедь Еремей. – Хотели вообще подпалить сгоряча, да батюшка наш, отец Иннокентий не дал греха смертного совершить. Той же ночью собрали все, что смогли, и ушли всей деревней сюда… А под утро буран начался, так все замело, что следов наших и с собаками не сыскать. Сами чуть не заплутали в круговерти-то. Так что ты не беспокойся, благодетель наш, – не найдут аспиды сюда дороги.

Еремей замолчал и снова рухнул в ноги полковнику.

– Один я виноват, батюшка! – снова заголосил он. – Мне и ответ держать! Хошь – стреляй меня, хошь – вешай, только не оставь людишек без помощи!

Ответом ему был громовой хохот.

– Ну насмешил ты меня, Еремей, – вытер слезящиеся глаза Владимир Леонидович. – За что же мне тебя расстреливать? За то, что вы заперли в избе наших врагов?.. А люди нам нужны. Только одно условие: обратной дороги не будет. Всякий, кто сюда войдет, тут и останется. Согласны твои односельчане на такое условие?

– Согласны, батюшка!

– Ох, и хитрован ты, Еремей! – погрозил пальцем полковник. – Снова, поди, собираешься золотишко мыть? Учти, нам искатели удачи не нужны, а нужны честные труженики – землепашцы, кузнецы, плотники…

– Какая уж тут удача… – вздохнул мужик. – Поманила меня Жар-Птица и сгинула без следа…

– Ну, это еще бабушка надвое сказала – сгинула она у тебя или нет. Алексей Кондратьевич, распорядитесь начать переброску этого… – полковник помялся, подбирая верное слово, – ополчения на нашу сторону.

– Где размещать?

– Сперва разместим в поселке, а потом выделим им место на выбор – пусть строятся. Я думаю…

– Так что мне своим-то сказать? – вклинился Еремей в разговор офицеров, напряженно перебегая глазами с одного на другого.

– Ты еще здесь? Алексей Кондратьич, отправьте его вниз, пусть готовит сельчан к переброске.

– Ура-а-а! – завопил мужик, пулей выскочил наружу и, не дожидаясь, пока казаки распутают веревочную сбрую, прямо на собственной заднице, в облаке снежной пыли стремительно скатился по склону вниз.

– Жаль, что у нас нет фотографического аппарата, – покачал головой полковник при виде этого самоубийственного трюка, убедившись, что сорвиголова не только не свернул себе шею, но бодро выкарабкался из сугроба и поспешил к встретившему его всеобщим ликованием «табору». – Многие европейские и американские газеты выложили бы кругленькую сумму за документальное свидетельство сего мирового рекорда.

– Да, мы, русские, такие! – гордо подтвердил есаул, подкручивая ус…

Полковник Еланцев был с головой погружен в работу, когда его оторвал от бумаг деликатный стук в дверь.

– Да-да, – с досадой отложил он карандаш. – Войдите!

Для досады имелись резонные основания, поскольку Владимир Леонидович был уверен, что это опять кто-то из интеллигентской братии – Модест Георгиевич с очередным открытием на ниве зоологии или ботаники, которые в последнее время сыпались, как из Рога Изобилия, его коллега Гаврилович или главная сестра милосердия Ольга Сергеевна Браиловская по какой-либо нужде своего дамского кружка. Последнего визита полковник боялся больше всего, поскольку у всех дам давно уже были амуры с офицерами и, рано или поздно, этим отношениям следовало придавать официальный статус. Как при этом обойтись без священнослужителя Еланцев себе не представлял совершенно. Не в конторской же книге, по примеру большевиков, записывать новобрачных!