Выбрал же – не влезать, не судить. Никогда больше не судить и не заниматься человеческими делами вплотную – плавали, знаем. Людей лучше пускать на самотек – они сами решают, что им нужно, а что нет, сами возьмут в руки оружие, и сами же падут на колени в молитве тогда, когда оружие потеряет силу.

Сами закроют глаза, когда не захотят видеть, как кто-то умирает, и сами кинутся на помощь, когда поймут, что равнодушие их не спасет.

А если они не смогут что-то сделать сами, то и помогать им бессмысленно, в этом Крис тоже давно убедился. Убедился и первым ушел из умирающего города, горящего на солнце красной и золотой черепицей. В городе тогда еще звенела музыка и шумели прохладные фонтаны, но уже скопилась паутина по углам праздничных зал, а на пирах подавали вино, пахнущее уксусом. Многие делали вид, будто ничего не случилось, и продолжали делить между собой золотые яблоки, а Крис ушел. Ушел, впервые закрыв глаза на перекрестке, где стоял камень, на котором каждый мог увидеть дату своей смерти.

С ветвей великолепного и полного жизни древа начали опадать листья. У его подножия сушилась волчья шкура, растянутая на деревянных колышках. Возле шкуры отдыхал, закинув ногу на ногу, давний друг и приятель. Не убирая широкополую шляпу со лба, он спросил:

 – Уходишь?

– Да, – сказал Крис и протянул руку, ловя на ладонь подсыхающий, но еще яркий лист.

– Рано, – сказал приятель. – Никто тебя не винит.

Крис покачал головой:

– А при чем тут вина. Все, что можно считать виной, я оставил здесь, вам.

– Ну, – приятель наконец сдвинул свою шляпу и показал удивленные, с лисьим прищуром глаза. – А можно воспользоваться?

Крис улыбнулся через плечо:

– Да пожалуйста. Вы знаете, к кому за ней обращаться. Наслаждайтесь.

Никто так и не воспользовался. А город, прекрасный город, до сих пор приходил к Крису во снах – обветшалый, с зияющими провалами в стенах и битым разноцветным стеклом на улицах. Яблони-уродцы, лишенные плодов, догорали в солнечных лучах.

На узкой дороге стоял серый потрепанный грузовичок. Из-за него и вынырнул парень, в котором Крис угадал своего абонента. Парень нерешительно потоптался на обочине и шагнул вперед. Крис заметил – капюшон остановился и сделал характерное движение руками. Парень на мостовой повторил движение и натянул на голову наушники. Под ногами у него поплыло месиво из грязного снега и ледяной крошки, а из-за грузовичка показалась алая «мазда», неуместная на сером полотне, как цветок мака на пустынном пляже.

Капюшон скучающе смотрел в сторону. Его дело было сделано. «Мазда» неслась, набирая скорость, и зрачки девушки-водителя расширялись от ужаса, а грязный битый лед предательски выскользнул из-под ног оставшегося беззащитным парня. Кто-то завизжал. Еще секунда – и паническими воплями наполнится вся улица.

Крис не стал ждать этой секунды. Ему вдруг стало ясно, что именно этого человека он обязан спасти.

Вскидывая руку, Крис подумал – дело не в замерзающей капустке…

«Мазда» наткнулась на невидимый барьер, шарахнулась в сторону и мягко прибыла к снежному наносу, впечатавшись в него алым блестящим боком. Девушка в салоне бросила руль и вцепилась руками в волосы. С лица ее медленно сползала молочная белизна.

Парень все так же стоял на дороге. Наушники упали ему на шею. Та же молочная белизна держалась на его лице, и Крис отчетливо слышал бешеное биение его сердца, и даже мысль уловил – «мазда» рычала у обочины, а тот все думал: назад или вперед? Куда он должен был бежать – назад или вперед?

Потом он все-таки двинулся с места, неуверенно, словно водолаз против сильного течения. Уткнулся лицом в куртку Криса, замерзшими руками сжал яркую ткань. Крис увидел беленький затылок и маленькое колечко в ухе.