Котенок лакал молоко из жестяной крышечки. Брат засмеялся и, подхватив его под блохастое брюшко, сунул в загорелые детские руки.

– Тебе друг. Только помой его.

Делал уроки, сидя рядом на разогретой солнцем шиферной крыше, жарил конские каштаны и уверял, что это вкусно. Ловил лягушек мокрой футболкой, возвращался весь в тине, но веселый, утирал лицо перепачканной ладонью.

Брат рассказывал о двухголовых металлических воинах, строгал из досок щиты и скреплял их жестяными листами. Водил по полям и заставлял находить север, юг, запад, восток…

Грелся на солнышке, вытянувшись всем разморенным теплым телом. Щурился сквозь темные ресницы, улыбался.

Любимый Брат.

В одну из зим с ним что-то случилось. Неохотно открывал дверь, неохотно отвечал на звонки, а потом вовсе пропал, ушел с катка в разгар игры, ушел, не оборачиваясь. Его красную куртку размыло метелью.

Весной у него появился злобный черный зверь – весом в триста килограмм, в сорок литров объемом бака. Его преследовал запах бензина и спиртного. Он больше не улыбался.

Цвели лиловые и белые узоры сирени, далекая звонница отбивала медленные мелодичные удары, разносимые ветром.

– Помоги мне… Последний раз? – Ему уже было четырнадцать.

Протянул Брату истрепанные учебники.

Брат поставил мотоцикл на подножку, подошел медленно, с колючей сталью в глазах.

– Ты знаешь, что ты с детства ненормальный? – спросил Брат. – Упал с качелей… – Он протянул руку и ткнул пальцем в белый треугольничек шрама. – И стал дебилом. Я с тобой возился, потому что родители попросили… С тобой же больше никто не дружил. Я на тебя столько времени потратил зря…

Брат досадливо сплюнул и отвернулся.

Крис слушал, прижав трубку к уху плечом. Записывал. Ровным аккуратным почерком, на неизвестном ни одному человеку языке.

– Как тебя звали? – спросил он, когда трубка умолкла.

– Дима.

– Дима-Димка, – повторил Крис и вдруг съежился в худенькое мальчишеское тело, тронул пальцем лоб, отмечая на себе белый треугольный шрам, провел ладонью по лицу, меняя цвет глаз на светлый, серый.

– Скажи ему, что он не виноват, – попросила трубка. – Скажи, что я был глупым… Он был прав – меня потом лечили, столько врачей с мамой прошли, со мной не дружили, потому что больной и постоянно ревел. Скажи – он ни при чем! Не… говори ничего от себя!

– Не судите… – сказал Крис, поднимаясь. Добавил: – Я знаю. Я твоя служба доверия, Криспер Хайне.

– Верю, – всхлипнула трубка и угасла.

Крис кинул трубку на металлические рычаги. Протиснулся между тяжелым шифоньером и покосившимся малиновым абажуром. Зеркало мигнуло и посерело, свечи рассыпались в прах, посыпая паутину черным мелким пеплом.

На улице его поджидало такси с невыспавшимся и злым водителем.

– Все никак не привыкну, – буркнул он. – Усталость, черт бы ее побрал! Все мотаюсь…

– Ничего не поделаешь, – сказал Крис, устраиваясь на заднем сиденье. – Тебе платят? Вот и вози.

– Платят! – буркнул водитель, выворачивая машину из гулкого городского колодца.

Ехали долго. Крис успел задремать, подложив руку под округлый подбородок.

– На месте, – сказал водитель и впустил в машину ледяной ночной воздух.

Крис вышел из машины и хлопнул дверцей. В небе легонько вьюжило.

Подъезд, этаж, квартира… Об этом Крис даже не задумывался. Шел себе и шел, ровным мягким шагом, шел по дорожкам, лестницам, сквозь двери.

Миновал последнюю. На стенах смутно виднелись оборванные плакаты с разрисованными матовыми лицами. На полках громоздились журналы вперемежку с книгами – Купер, Лондон, Стругацкие… В углу тихо потрескивал остывающий монитор, а на столе – диски, таблетки, пепельница, скрепки, разбитые рамки, клочки, смятая футболка, кусок провода…