Матушка-Луна, за что ты так…

Закрываю глаза, надеясь остановить слезы, но те легко находят путь.

И текут, текут, текут…

– Я… я могу это сделать, если меня будут направлять и подсказывать, – тихий, робкий голос Лины вначале напоминает шелест листьев за окном, но затем он чуть крепнет и звучит более уверенно, когда человечка поворачивается в сторону врачихи. – Доктор Маск, у Вас же в чемодане есть необходимые для операции инструменты?

Замираю, как и все присутствующие взирая на оборотницу. Но та, словно издеваясь, не спешит с ответом, несколько минут о чем-то думает, сканирует Лину, а после Джейкоба прищуренным взглядом. И, когда я мысленно обещаю разорвать ее на клочки, если струсит и откажется, она кивает.

– Хорошо, но…

– К Вам и к Вашей клинике не будет никаких вопросов в любом случае, – голос деда звучит ровно, уверенно. – Я подпишу все документы. Финансовых проволочек также не возникнет. Не волнуйтесь.

– Хорошо, – еще раз повторяет докторица и направляется к выходу. – Я за инструментами. Лина, готовьтесь, будет сложно.

Я же тихо и очень медленно выпускаю набранный в легкие воздух.

Шанс еще есть.

Любимый, только потерпи!

Время…

На самом деле время – это наша жизнь, а не часы со стрелками, как мы зачастую думаем. Время и жизнь – вот что у нас самое драгоценное.

Как жаль, что понимание этого приходит с опозданием.

Пока длится операция, я отсчитываю нашу с Джеком вечность даже не по часам, проведенным вместе, и не по минутам, а по драгоценным секундам, которых до обидного было слишком мало.

Вспоминаются встречи, мимолетные взгляды, короткие фразы, расставания и примирения, прикосновения и улыбки, нежность и счастье в карих глазах, тепло и уверенность в горячих руках, сила и мощь в бережных объятиях.

Матушка-Луна, почему же ты нас так редко баловала?

Закрываю глаза и откидываюсь в кресле, задавая один и тот же вопрос раз за разом. Думать о том, что чем-то заслужили немилость, очень страшно. Верить в то, что наш путь еще не завершен, а это – очередное испытание – слишком самоуверенно.

Не желая уходить от истинного даже на шаг, но не имея сил наблюдать за работой Лины, прикрываю глаза и с головой проваливаюсь в наше с Торовым прошлое. Безумно хочется вернуть время назад, когда между нами было слишком много недопонимания, и просто отринуть его, как что-то наносное и неважное. Хочется молча обнять Джека, прижаться к широкой груди, вдохнуть неповторимый запах любимого и тихо прошептать, что я его ни в чем не виню и прощать мне его не за что.

– Всё, Лина, ты закончила. Это был последний осколок, – голос врача прорывается в затуманенное страхом сознание, заставляет вздрогнуть и поспешно распахнуть ресницы.

Что?

Не дыша, смотрю поочередно на стоящих возле всё еще лежащего без сознания Торова спасателей и боюсь верить услышанному…

Дед, будто чувствует мои сомнения и не затихающий страх, произносит с улыбкой:

– Лина спасла Джека.

Пусть меня считают плаксой, но… мне совершенно это неважно.

Реву.

Тихо, но так радостно, как никогда прежде.

Теперь я точно знаю, что необязательно на небе появляться солнцу, чтобы сделать день светлее, необязательно шутить, чтобы стать безумно весёлым, необязательно дотрагиваться до существа, чтобы вновь заставить застучать его сердце. Для этого достаточно слышать чистое дыхание любимого.

15. Глава 15

СОЛАНА

Мы, двуликие, привыкли делить наш мир на сильных, то есть нас самих, детей матери-Луны, и слабых – людишек. И вроде бы всё верно, они живут почти в десять раз меньше нас, они хрупкие, болезненные, ограниченные в возможностях.