Маска… пугающая… похожая на звериный оскал. И снова взгляд серых глаз, отчего-то придающий мне силы. Кожа и метал на лице… И агония утопающей в пучине щепки. Я держу эту силу. Не знаю, как, но держу… и буду держать даже ценой собственной жизни.

– Последнее, – мне странно слышать сочувствие в этом голосе. И тепло.

Опускаю веки, давая безмолвное согласие.

Шлем холодными тисками охватывает мою голову, завершая полное боевое облачение.

И мир сходит с ума. Или это я? Меня разрывает на мелкие ошмётки, ничтожные и бессильные, силящиеся справиться со страшным ураганом кружащей вокруг магии. Она поёт тысячей ветров, гудит неугасимым пламенем, кричит мне голосами моих предков, требуя, подчиняя, приказывая… мне. Но приказывать должна я… я… отверженная… нелюбимая… ненужная… Я и приказывать? Разве она послушается? Разве ей нужны мои приказы? Я ничтожна… всего лишь продолжение великого рода.

Боль, выворачивающая наизнанку, выгибающая дугой.

И чужой разум, держащий меня. Монолитная скала холодного спокойствия посреди бушующего океана сорвавшейся с цепи магии. Выбиваясь из сил, я гребу к этой скале, цепляюсь за неё немеющими пальцами, и слышу тихое:

– Я держу тебя, принцесса.

– Спасибо, – шепчу, набираясь сил.

И срывая горло в безумном крике, принимаю в себя магию рода. Целиком и полностью. Потому что могу. Потому что рождена для этого. Сковываю её цепями своей воли. По праву крови. По праву сильного. И лишь, когда она диким ревущем зверем в клетке сворачивается во мне, я позволяю своему измученному сознанию утонуть во тьме. 

7. Глава 7

Не знаю как, но на встречу с отцом я всё-таки пошла. Вечером. Как он и велел. Едва придя в себя после ритуала. И совершенно не оправившись. Хотя, это сыграло мне на руку. Всё, что его величество вещал, я слушала совершенно равнодушно и спокойно, мечтая лишь о том, как вернусь в спальню и лягу отсыпаться.

Сон – лучший лекарь, и в этом лекаре я определённо нуждалась. Но кому до этого было дело? Не отцу точно.

Отец… отец изволил предъявлять мне требования и ставить условия. Внезапно оказалось, что мне придётся дважды в месяц на выходные являться во дворец, дабы восполнять пробелы в моём – ну кто бы подумал – воспитании, поскольку за одну беседу просветить свою одичалую дочь даже его величеству оказалось не под силу. 

Ещё я узнала, что мне запрещено называть своё настоящее имя во время учёбы и лишь магистрам Райнару и Синну будет известно, кто я на самом деле. Тем более, что в Академии, оказывается, принято брать себе прозвища. Тут я слегка вынырнула из своего полусонного состояния и поинтересовалась, скрывает ли своё имя Оерик. На что, к своему глубочайшему удивлению получила утвердительный ответ. 

Узнать бы брата среди толпы студентов. 

Дальше пошли очередные инструкции, что я должна делать, а что нет. Мой мозг их запоминал и откладывал на дальнюю полочку. А я с некоторой растерянностью рассматривала человека, сидящего передо мной и поражалась тому, что абсолютно ничего к нему не чувствую. 

То ли ритуал так аукнулся, то ли новообразовавшаяся связь с моим неожиданным и не особо желанным, но действительно поддержавшим миантором так давала о себе знать, но мне больше не перехватывало горло желчью. Не хотелось своему родителю ничего доказывать. 

Я перестала ощущать необъяснимое и не поддающееся логике чувство вины, которое раньше искоренить не получалось. Просто внезапно ясно и чётко увидела, что действительно не виновата. Ни в чём перед ним не виновата. 

Потому, когда король меня наконец отпустил, сочтя нравоучительную беседу оконченной, я отправилась в свои покои почти счастливая. И лишь запечатав тщательно все двери, раздевшись и укутавшись в тёплое одеяло на огромной кровати, я вспомнила ещё один странный момент.