— Значит, у тебя не только самомнение гигантских размеров? — усмехаюсь и утыкаюсь лбом в покрывало. Я достаточно мокрая и пьяная, меня ничем не напугаешь. Поэтому я глубоко вздыхаю и только мычу, когда Соколов заполняет собой.

Чувство иррациональности происходящего не отпускает. Пашка шлепает по ягодицам. Вскрикиваю, дергаюсь, но руки тут же на талию ложатся и не дают пошевелиться. Соколов не торопится, смакует момент, и я затихаю, позволяя ему наслаждаться. Сама тоже тону в похоти, так до конца и не выплыв после первого оргазма.

— Ты чертова кошка, — хрипит, плавно наращивая амплитуду. Неторопливо входит, вынуждая почувствовать каждый сантиметр, и до невозможного медленно выходит, почти лениво толкаясь обратно.

Захлебываюсь в его нежности. Она такая искренняя, что сразу в сердце попадает и контрольным выстрелом в голову летит. Пашка настоящий, отдает себя в попытках меня вылечить. А я нагло беру, пользуюсь, заполняя себя им без остатка. Имя опять пробую, нас обоих доводя до исступления, потому что с новыми толчками в душе что-то отзывается.

Я больше не пытаюсь навстречу двигаться — позволяю себя трахать так, как Соколову хочется. Стоны только громче становятся, и шлепки наших тел хлесткие, будто мы в борьбе сталкиваемся, заранее проиграв друг другу. Пашке нравится подавлять, но он удивительно не ломает, а всю ответственность себе забирает, оставляя концентрированное наслаждение.

Соколов собой заполняет весь мой внутренний мир. Лопатки кусает до боли, едва не выгрызая из меня привязанность к Родину. Тянет за волосы к себе и губы жалит поцелуем. Языком во рту моем хозяйничает, не давая вдохнуть. Задыхаюсь Пашкой, его слишком много. Он напористый, останавливаться не хочет, сильнее вдалбливается с каждым размашистым движением.

Пальцы его позвонки мои пересчитывают, надавливая. Соколов меняет угол проникновения и, поймав мой низкий стон, из груди рвущийся, задерживает меня в таком положении. Давит на поясницу, снова по ягодицам шлепает, повторяя движение, пока звуки не сливаются в бесконечный гул, подпитывающий мое возбуждение.

— Паша. Паша. Паш! — летит с губ вперемешку со стонами, но Соколов и не думает прекращать пытку.

— В тебя хочу, — хрипит и кожу на шее губами втягивает.

Качаю головой. Сил ответить нет. Они все куда-то испаряются. Я будто буквы забываю, оставляя себе лишь те, что в имя Соколова складываются, и сладкое протяжное «м-м-м».

Пашка не отвечает, только ускоряется. Толкается рвано, часто, резко. До основания входит с глухим шлепком, отстраняется, и повторяет по новой. Отпускает меня, и я безвольно падаю на кровать, лбом в матрас утыкаясь.

Меня накрывает второй раз так же сильно, ярко и остро, как и в первый. Лихорадит, сознание плывет, и по телу волны хлещут. Я по инерции на член Соколова насаживаюсь, подпитывая второй оргазм. Ноги становятся ватными, а я — очень чувствительной. Внутри горит и пульсирует, и я подставляюсь, принимая удобную для Пашки позу. Он что-то шепчет о податливости и хорошем поведении, но слова его до меня будто через толщу воды доходят.

Я только Соколова чувствую в себе, его бешеный темп, жадные движения и агрессивную хватку. Он кончает на мою поясницу и, растерев ладонью сперму, падает рядом, тяжело дыша. Не смотрю на него, утыкаюсь лбом в крепкое плечо и ровнехонько дышу.

Что между нами произошло только что? Почему все было так хорошо? Почему я не думала о любви к Родину? И как, черт возьми, пропустила отсутствие презерватива. Хочется возмутиться и поколотить Пашку. Наорать, что воспользовался мною и чуть не довел до неотвратимого. Я приподнимаюсь, собираясь все ему высказать, но Соколов меня сгребает в огромные ручищи, носом трется о плечо и ключицы и тихо, но строго говорит: