— Отпусти, — это самая настоящая пытка. Я горю в его руках, без конца прокручивая мысли о другом. В утреннем свете все опять кажется ошибкой и безумием.

— Нет, я же предупреждал, — усмехается горько, так что я морщусь, словно проглотила горелую карамель.

— Я не хочу, — нахожу в себе силы оттолкнуть его. Ноги еще ватные, колени подкашиваются, и я снова оказываюсь в плену сильных рук Соколова. Он закатывает глаза, но больше никак мою драматичность не комментирует. — Извини, — прошу простить то ли за свою неуклюжесть, то ли за то, что нужный ему ответ дать не могу.

Будь моя воля, я бы утонула в страдании и жалости к самой себе.

— Нормально все, — как всегда лаконичен. Он берет меня на руки и молча несет в комнату, усаживает на диван и сам падает рядом, вытягивая ноги и раскидывая руки в стороны. Я зачем-то рассматриваю его, словно никогда до этого не видела. Соколов впервые за все время нашего знакомства выглядит уязвимым. Он будто взял пару минут, чтобы отдышаться. Потом обязательно вернется к прежнему состоянию, а пока нужно отдохнуть.

— Я все еще считаю, что все, что произошло между нами, должно закончиться, — собираюсь с духом и произношу, когда Соколов ни о чем даже не догадывается.

— Зачем? Тебе было хорошо со мной, — стреляет правдой, и мое сердце отзывается, начиная стучать быстрее.

— Было. Но ты хочешь большего, а мне не нужно ничего. Забота, любовь, отношения — все это не про меня сейчас, Паш.

— Ты не знаешь, чего я хочу, — усмехается Соколов.

— И чего же ты хочешь? — поддаюсь на уловку.

— Всю тебя.

От слов по коже разбегаются мурашки, в груди болезненно тянет. Я должна радоваться, что нужна хотя бы одному человеку в этом мире, но меня парализует страх. Это слишком громко и слишком удушающе. Признание Пашки как затягивающаяся на шее удавка. Выбраться уже не получится, а умирать не хочется. Я знала о его симпатии давно, но сейчас слова звучат слишком сокровенно. Это даже сильнее, чем признание в любви. Мало кто желает человека со всеми его демонами. Они обычно неприглядные. Их принято прятать. Соколов же готов с ними подружиться.

— Ты не знаешь, на что подписываешься.

— Знаю, и очень хорошо, — он склоняет голову в мою сторону и смотрит на меня долго и пристально, скользит взглядом от кончиков пальцев на ногах к лицу. — Я видел тебя счастливой, усталой после моря работы, воодушевленной и веселой. Я видел, как сладко ты кончаешь подо мной, знаю, как ты грустишь и какие на вкус твои слезы. А еще знаю, что ты терпеть не можешь шоколад «Аленка», — улыбается Пашка, разряжая обстановку после своего душераздирающего признания, и я тихо посмеиваюсь. И правда же терпеть не могу.

— Ты опасный человек, Соколов, — наигранно ужасаюсь его откровению, хотя внутри и правда трясусь как лист на ноябрьском ветру. Это страшно — быть чьей-то одержимостью.

— Ты же знаешь, что нет. Сама два раза в год отправляешь меня на разные тестирования, — игнорирует иронию в моем голосе.

— Я серьезно, Паш. Не хочу ничего.

— А если… — он не договаривает — наш странный разговор прерывает звонок будильника, к которому я бросаюсь, точно к спасательному кругу. Меня затягивает во тьму к Соколову, но я отчаянно сопротивляюсь. Барахтаюсь в собственном мраке, который едким туманом проникает в легкие и отравляет мою жизнь.

— Мне пора собираться, — отключаю будильник. — Уходи, и давай забудем обо всем.

— И не подумаю, — усмехается, но не спорит — встает и стягивает со спинки стула свои вещи.

Я провожаю Пашку, закрывая за ним дверь на два замка и отвергая предложения отвезти меня на работу. Сегодня поеду на своей, чтобы не было вообще никаких соблазнов снова сдаться Соколову. Хватит. Я не выдержу его напор и не смогу дать всего, чего он ждет.