— М-м-м, вот так, Жень, еще, — прошу, но вопреки мольбам все прекращается.

— Сука! — раздается гневное за спиной, и мне становится холодно настолько сильно, будто на меня ведро ледяной воды вылили и выставили на мороз. Я подскакиваю в кровати и смотрю на спину Соколова, уносящегося прочь из комнаты.

Боже, боже, боже. Это катастрофа. И мне не так больно от реальности, что все это со мной проделывал Соколов, как страшно от того, что он может натворить в порыве собственного бешенства. Несусь за ним, настигая в дверях ванной. Сердце колотится на разрыв, я не знаю, что делать в таких ситуациях, как его успокаивать и надо ли вообще.

Мне тоже больно, потому что я все еще с трудом соотношу сон, наши с Женей утра и Соколова, который рвет и мечет.

— Паша, прости, — цепляюсь за его плечо обеими руками и не даю спрятаться. Зачем? Что делать с ним буду? Этими вопросами не задаюсь, потому что сейчас кажется, что если я не объяснюсь, то окончательно потеряюсь в своих страданиях, которые разрастаются в геометрической прогрессии.

Назвала одного мужика именем другого. Дурость какая-то. Я просто сонная была, вот и все. У меня нет проблем с памятью, всего лишь сон слишком сладкий был, и я не отличила реальность от фантазий. Низ живота предательски тянет, напоминая о несостоявшемся сексе. Мне не нравятся эти ощущения, они доставляют дискомфорт, но сейчас они последнее, о чем стоит думать.

— Все сказала? — грудная клетка тяжело вздымается и опускается, по скулам ползут желваки, ноздри гневно раздуваются, а сам он напряжен настолько, что каменеет. Я не хотела его обижать. Оттолкнуть — возможно, да, но не обижать, еще и так грубо.

— Нет, — убедившись, что он больше не собирается от меня прятаться, отпускаю его плечо и отхожу, упираясь лопатками в стену. Мой коридор не предусмотрен для ссор таких масштабов, он не вмещает всей злости. — Я не со зла это сказала, мне снился Родин, и я не сразу соотнесла, а потом…

— Замолчи, — он поворачивается ко мне лицом. Вижу ярость во взгляде. Соколов выглядит устрашающе, но я глупо не боюсь. Идиотка, наверное. Любая адекватная женщина в моей ситуации уже бежала бы за чугунной сковородкой, я же молча наблюдаю, думая, что он просто не услышал и нужно повторить.

— Паш…

— Рот закрой, Алёна, пока я ничего лишнего не сказал, — ему хватает всего одного шага, чтобы застать меня врасплох. Он опускает ладони по обе стороны от моей головы. Дыхание обжигает кожу. Мне невыносимо жарко. Все дрожит от аномального ужаса. Я не знаю, что он предпримет в следующую секунду. Точно ведь не придушит, но от внушительности его фигуры трясутся колени.

— Послушай, я… — касаюсь рукой его груди, и этот жест запускает какой-то механизм. И ни один из нас понятия не имеет, как он работает.

— Я же, блядь, попросил! — рычит сквозь стиснутые зубы и тыльной стороной кулака бьет по стене над моей головой. — Заткнуться, замолчать, ни слова больше не произносить, Алёна, какого хрена это для тебя так сложно, а? — сверлит взглядом, в котором нет ничего, кроме разочарования.

— Прости, — одними губами, потому что в горле пересохло от нашего напряжения. Мы два оголенных провода, а еще мы слишком близко, так что точно скоро произойдет короткое замыкание.

— Прощу в первый и последний раз, — кивает, и вроде должно стать легче, но он не расслабляется. Только костяшками по моим ключицам ведет, опускается ниже, сдвигает пижаму в сторону, так что бретелька сползает к локтю, оголяя грудь, — но ты будешь кричать.

— Что? — спрашиваю испуганно и упираюсь ладонью в его грудь. Шиплю, потому что сосок оказывается зажатым между его пальцев. Я ни черта не понимаю, что он делает.