– Брось меч! Больше ведь повторять не буду.

Бурцев не бросил. И случилось то, чего он никак не ожидал.

Между ним и дядькой Адамом встал Янек. Тоже с обнаженным оружием. От двери к Бурцеву подтягивались остальные краковские дружинники. Лучники замерли. Пальцы на натянутых тетивах побледнели от напряжения. Лица – тоже.

– Лучше ты, Освальд, прикажи своим людям опустить луки, – голос Янека звучал спокойно, но настойчиво. – А то, не ровен час, стрела у кого-нибудь сорвется. Тогда уж не обессудь, начнется резня.

– Да как вы смеете?! – лицо Освальда побагровело.

И откуда только кровь еще берется в этом израненном теле!

– Смеем-смеем, Освальд, – все так же спокойно ответил предводитель малопольских дружинников. – Мы не твои вассалы, и мы не обязаны тебе жизнью, как Збыслав и дядька Адам. А вот Вацлав вывел нас из-под татарских сабель, когда ты едва держался в седле. И тебя самого, между прочим, тоже вывел. И потом… Он ведь совершенно прав: не тебе, Освальд Добжиньский, решать судьбу дочери Лешко Белого, силой принуждать ее к браку. Не забывай: Агделайда Краковская все еще остается нашей госпожой.

Освальд сокрушенно вздохнул. Кажется, его печаль была искренней:

– Вы все хотите погибнуть вместе с Вацлавом, да?

Никто не ответил. Только покачивались изготовленные к бою клинки. А расстановка сил такова: пятеро волчьешкурых лучников, включая дядьку Адама, израненный рыцарь и его могучий оруженосец с одной стороны; десяток краковских дружинников и сам Бурцев с другой.

– Стойте! – Бурцев поднял руку с мечом. – Все стойте! Освальд, послушай меня. Драться нам сейчас нет никакого смысла.

То, что добжиньский рыцарь до сих пор не отдал приказа своим лучникам, обнадеживало. Освальд горяч, но не безрассуден. Правда, его оруженосец…

– Вы сдохнете! – прорычал Збыслав. – Все!

Бурцев проигнорировал угрозу взбешенного литвина – он не отводил взгляда от добжиньца:

– Нас больше. Дядька Адам и его люди, конечно, не промажут. С этакого-то расстояния и в этакой теснотище. Но по той же причине, Освальд, твои лучники не успеют вытащить из колчана вторую стрелу. Посуди сам… Вы убьете пятерых из нас. Но оставшиеся шестеро вмиг изрубят всех стрелков.

– Я справлюсь с остальными! – кистень в руке Збыслава нетерпеливо дернулся.

– Маловероятно, – качнул головой Бурцев. – У тебя не будет свободы маневра, Збыслав. Ты не сможешь ни на шаг отойти от своего господина. Освальд ранен, он не в состоянии защищаться сам. Его убьют сразу, как только ты бросишься в атаку. Один кистень не защитит двух человек от шести мечей. Ну а если ты останешься при господине, кто-нибудь из нас просто поднимет лук и будет пускать стрелы до тех пор, пока не превратит вас обоих в ежей.

Збыслав заткнулся, тяжело дыша и сверля Василия ненавидящими глазами. Оруженосец у добжиньца тоже, в общем-то, оказался неглуп.

– Освальд, подумай, кто выиграет от этой резни? – вновь обратился Бурцев к рыцарю. – Только твои враги. Дочь Лешко Белого достанется Казимиру, а Малая Польша будет отдана на откуп тевтонам. Как уже случилось с Добжиньскими землями…

Это должно быть сильным аргументом. Освальд думал.

Они стояли друг против друга уже целую вечность. Сталь подрагивала в руках, словно живое существо, жаждущее поскорее напитаться чужой кровью. «Если заваруха все-таки начнется, первым, конечно, нанижут на стрелу меня, – как-то совершенно безучастно подумал Бурцев. – Вторым – Янека. А сохранят ли дружинники боевой дух и решимость, оставшись без предводителя?»

Впрочем, даже если все краковцы станут действовать, как задумано, нет никакой гарантии, что схватка развернется по описанному Бурцевым сценарию. Спрогнозировать результаты рубиловки с применением холодного и метательного оружия, да в такой тесноте – дело непростое.