Данилов неловко притянул девчонку к себе. Гладил огрубевшей ладонью светлые пушистые волосы и горько шептал:

– Сразу после девятого класса… это скоко ж тебе, милая, лет-то? Шешнаццать поди-ка…

– Но я сказала, что мне больше, – подняла глаза к Данилову и как самую страшную тайну сообщила Тая.

– Так и надо было, значит, – успокоил, как мог, мужчина. – А теперь… выревись, да и отпусти. Отпусти.

– Не отпущу… пока до Берлина не дойдем, – прошептала девчонка.

– Эээх, до Берлина… Тебя бы, да Валерку нашего, Пруткова, за парты бы… до Берлина…

Поздно вечером Ясенцев, Кудахин и Варшов возвращались с именин, стараясь не слишком шуметь.

– Нет, ну Гриф-то каков! – что-то весело обсуждали гулены. – Главное – сел перед мальчонкой и давай ему лапой в колени тыкать. А тот и давай ему корки-то таскать. А ты еще…

– Климов! Митрий! – весело хихикнул в кулачок Листин. – Скажи-ка Лехе-то… расскажи, что пока он там за бабами бегал, к нам тут своя нарисовалась. Краса-а-а-вишна! Молодуха!

– Цыть! – рявкнул Данилов, не давая Климову даже рта раскрыть. – Какая тебе молодуха? Такой же боец, как ты! А может, и получше еще!

– А чего не сказать, – фыркнул Климов. – Прибыла. Молодуха. Правда, в пазухе пусто, ну да нагуляет на военных-то харчах.

– И не совестно вам, эээх, – плюнул Данилов. – Шешнадцать ей! Всего-то шешнадцать! Лисин! У тебя ж сын старше!

– Так-так-так… нет, вы погодите… а про какую девчонку вы тут? А нам Варшов чего-то начал говорить, а я думал врет! – сразу же насторожился Ясенцев. – Чего – к нам правда девчонку прислали?

– Леш, ну ты-то куда? – дернул друга за руку Прутков. – Там, правда, хорошая такая девчонка. Только она отравилась чем-то. Нехорошо ей, всю скрючило. И собака у нее, знаешь, какая? Спаниель. Она с ней из дома воюет.

– Погоди-ка… отравилась, говоришь? – насторожился Варшов. – Я ж уходил, все ж нормально было!

– Васильич, да я ей спирту дал, немного отлегло, – пояснил Данилов. – Ты к ней не ходил бы сейчас – мы с девчонкой – то поговорили, она всех своих вспомнила – у нее всю семью в бомбежку положило.

– А мы к ней и не пойдем, – усмехнулся Варшов. Вероятно, уже что-то сообразил.

– Как это, то есть, не пойдем! – возмутился Ясенцев. – Как это не навестить боевого товарища?! Она в этой комнате, да? Вы пока туда минут двадцать никого не пускайте, идет?

Леха подтянулся, браво поправил ремень, запустил пятерню в кудри и, как ему казалось, с обворожительной улыбкой вошел в комнату.

Вылетел он оттуда сразу же. Не через минуту или две, а моментально. По всей гимнастерке стекала вода, а где-то даже задержалась пара ромашек.

– Кувшином? – с пониманием спросил Кудахин.

– Ну да, – согласился Ясенцев. – С цветами.

Бойцы вокруг не просто смеялись, а гоготали жеребцами. Ясенцев сначала попытался стряхнуть с гимнастерки воду, но потом плюнул и рассмеялся вместе со всеми.

– Ну из тебя ухажер, – хохотал Варшов.

– Да какой ухажер! – отбивался Леха. – Я ж помочь!

– А помогать по-другому надо… Одер, ко мне!

Варшов подозвал собаку, привязал к псу сумочку с крестом – он туда уже успел сложить нужное лекарство, и обломком карандаша написал «надо выпить».

– Одер, иди туда, – показывал он псу на дверь. – Отнеси. Тая. Там Тая.

Данилов тихонько вздохнул. Варшов всегда обучал своего Одера, кого из бойцов как зовут. И это было не просто развлечение. В бою собака переносила медпакеты тем, кому говорил Варшов. И порой Одер добирался даже туда, куда ни один человек не мог проникнуть. А уж про скорость и говорить не приходится. Кстати, насмотревшись на Варшова распознавать друзей – бойцов стали учить своих собак и Лешка Ясенцев, и Прутков Валерка. А вот сам Данилов – он не стал обучать своего Фомича. Черт его знает почему – наверное, решил не играть с судьбой. Не научил, вроде бы, и не пригодится.