– Давай уже, – поторопила я. – Если уж ты так хвастаешься…

– Ладно, ладно… Посмотрим…

Я тут же пожалела о своем решении: выходит, я сама дала ему разрешение на меня пялиться. Я покраснела.

– У тебя немного грустные глаза – может, из-за того, какие они большие, или из-за их разреза: как будто ты немного разочарована. Во взгляде я вижу уязвимость, но и дерзость тоже, потому что ты смотришь на все так, как будто бросаешь миру вызов. Еще то, как ты держишь подбородок. Ты упрямая бунтарка, и у тебя высокомерный маленький нос, который всегда указывает на север. Думаю, ты притворяешься колючей и недоступной, чтобы люди держались подальше.

У меня закружилась голова. Слишком много мороженого. Слишком много правды.

– И мое любимое: твои губы. – Он улыбнулся, видя, как розовеет от смущения моя шея. – Полные и чувственные, уголки всегда опущены. Мне хочется целовать эти губы, пока они не улыбнутся.

Я отпрянула. Он думал о том, чтобы поцеловать меня? Ну конечно, он думал об этом. Парни всегда думали об одном и том же – о том, что вело к сексу. Под столиком я сжала кулаки – ногти врезались в ладонь.

– Я напугал тебя? – Калеб откинулся на спинку стула, непринужденно опершись локтем на стол.

Я сглотнула ком размером с волейбольный мяч в горле. Мое сердце по-дурацки сбилось с ритма.

– Нет.

– Хорошо, потому что ты не производишь впечатления девушки, которую так легко удивить какому-то качку, просто доказав ее неправоту.

Мне казалось, что вот-вот упаду в обморок.

Ладно, может, в этом умнике есть нечто большее. Скрестив руки на груди, я прищурилась, как ковбои в старых вестернах.

– Ладно. Почему ты провалил бросок?

– Почему я провалил бросок? – повторил он. – Потому что мне важнее было узнать тебя поближе, чем победить в очередной игре.

На этот раз я даже не пыталась скрыть изумление. Он только что выдал мне лучший из возможных комплиментов – даже лучше того, который касался поцелуя. «Забудь-об-этом», – подумала я быстро. У меня не нашлось ничего остроумного в ответ, и это не волновало.

По пути к выходу мы остановились, чтобы посмотреть конфеты и игрушки, продававшиеся в местных автоматах. Как будто здесь и так было недостаточно тесно без этой кучи хлама.

Калеб смотрел на что-то в углу, пока я смотрела на него.

– Взгляни на это. – Он поманил меня к себе.

Я втиснулась между ним и стойкой с плюшевыми игрушками цвета шербета. Там стоял автомат для создания сувенирных пенни, куда нужно бросать пятьдесят центов: с помощью пресса на сплющенном пенни появлялось случайное сообщение, а пятьдесят центов забирались в качестве оплаты. Калеб так рьяно принялся доставать мелочь из карманов, как будто употребил слишком много сахара.

– Сделай это, – сказал он, высыпая мелочь в мою ладонь.

Я бросила монетки в узкую щель в автомате и нажала на кнопку «Старт». Пресс начал гудеть и вибрировать. Я слишком хорошо осознавала, как близки мы с Калебом, и я бы отодвинулась, если бы было куда. Повернувшись, я сбила несколько плюшевых медведей со столика. Когда мы наклонились подобрать их, машина издала тихий сигнал, и в слот со звоном приземлилось пенни. Калеб потер ладони в предвкушении. Я хихикнула.

– Редкое зрелище, – заметил он, легонько постучав меня пальцем по носу.

Я проглотила свои девчачьи повадки и снова сделала хмурое лицо. Нос теперь чесался.

– Это просто сувенирный автомат. Успокойся.

– О-о-о, это не обычный сувенирный автомат! – сказал он, показывая на рекламную вывеску, которую я, к несчастью, не увидела раньше.

– Это автомат для романтических сувенирных монет, – я побледнела.