Не завершив еще свой последний школьный год в Дакле, Солон рассудил, что дальше учиться нет смысла. Ему минуло шестнадцать; отец убеждал его сосредоточиться на делах, заниматься которыми вынуждает жизнь, да и самому Солону нравилось работать с отцом. Разве не отец дал ему практические навыки, столь необходимые при выполнении поручений? Наверно, прок есть и от геометрии да химии с физикой, но не потратит ли он, Солон, время впустую, если еще два, а то и все четыре года прокорпит над этими науками в Окволде, раз он уже сделал выбор? Солон поговорил с обоими родителями; ни отец, ни мать не видели для него преимуществ в дальнейшем обучении, разве только он сам заинтересуется каким-то конкретным практическим аспектом, который, возможно, пригодится ему впоследствии, когда он унаследует бизнес отца.

И тут Синтия принесла новость, от которой Солон на время впал в ступор. Оказывается, Бенишия Уоллин в даклинскую школу не вернется: осенью она поступает в Окволд. Рода и Лора Кимбер собрались туда же, а сама Синтия надеется оказаться в этом колледже через год.

На первый взгляд, какое дело было до этого Солону? До сих пор он только и мог, что наблюдать за Бенишией издали, когда она в переменку гуляла на школьном дворе с другими девочками, да еще, если повезет, здороваться с ней по утрам, когда она выходила из экипажа, и прощаться после занятий. Но очарования, излучаемого Бенишией, хватало, чтобы держать Солона в напряжении как душевном, так и физическом; юношу лихорадило – слегка, зато постоянно. В школьном помещении, где занимались ученики всех классов, Солон смотрел только на Бенишию. Ее иссиня-черные волосы чудесно блестели, глаза были очень темны, а кожа так бела: по сравнению с ним, крепышом, эта девочка казалась воплощением хрупкости. Когда она вставала, чтобы продвинуться поближе к одноклассницам и выслушать только им предназначенные наставления, или когда выходила к доске, чтобы решить арифметическую задачку, Солон, зачарованный ее грацией, едва не задыхался от любви, восторга, страсти и тоски – куда ему до Бенишии, он безнадежно недостоин ее!

Словом, последний год обучения в школе при даклинском Обществе друзей стал для Солона истинной пыткой, ведь он знал теперь от Синтии, что Бенишия сюда не вернется. Будь Солон чуточку поизворотливее, он изобразил бы внезапный всплеск интереса к дальнейшему образованию и сам попал бы в Окволд, но ему такое и в голову не пришло. Горячо любя Бенишию, он, простодушный, и не догадывался, что любовь порой требует ухищрений. Солону оставалось бродить наедине со своими думами да работать на отца, благо ведение расходных книг не мешало мечтам о Бенишии.

В то же время сама Бенишия, даром что не получала от Солона знаков внимания, все чаще мыслями устремлялась к этому юноше – по всей видимости, девушками не увлеченному.

Отец Бенишии, Джастес Уоллин, был человеком проницательным и умным, а также энергичным; труд ради самого труда нравился ему, получившему приличное наследство. Ни в накопительстве, ни в богатстве Уоллин дурного не видел, ибо принял душой и последовательно исполнял заветы Джорджа Фокса и постулаты «Квакерской веры и практики», где в главе «Коммерческая деятельность» имелось предостережение: «Обретший многие блага да помнит, что есть он не более чем распорядитель оных и будет держать отчет об управлении сими благами, ему вверенными».

Уоллины не имели детей, кроме Бенишии, и копить добро было не для кого. К тому же сама Бенишия вовсе не была корыстна. Уоллин и его жена давно поняли: их девочка – создание совсем иного склада, ей нужна любовь и тихое семейное счастье, а тщеславие в корне чуждо. Истинное сокровище такая дочь, а потому тем сильнее тревожил Уоллинов предстоящий Бенишии выбор – не ошибется ли она? Отец и мать мечтали, чтобы дочери встретился человек сильный и честный, достойный ее любви и способный на любовь ответную. Такому человеку они с легким сердцем отдали бы за дочерью все нажитое – да не знает лишений ни она с мужем, ни, дай-то Господь, внуки. Впрочем, это время пока виделось старшим Уоллинам весьма смутно.