– Не знаю, но могу узнать, – сказала Мария Ивановна.

– Когда? – нетерпеливо спросил Леонид.

Глянув на него, Мария Ивановна улыбнулась и, отставив чашку с недопитым кофе, сказала:

– Ну коли тебе так не терпится, то могу сейчас позвонить и узнать…

– Мария Ивановна, вы золото!

– Еще какое! Высшей пробы! – подтвердила та и, смеясь, вышла из кухни.

Леонид налил себе еще кофе, разбавив его жирными прибалтийскими сливками, и приготовился ждать.

Мария Ивановна вернулась минут через десять, держа в руке листок бумаги и очки.

– Кроме того что я тебе назвала, – с порога сказала она, – к списку можно добавить Институт генетики и разведения сельскохозяйственных животных в Пушкине и Биологический научно-исследовательский институт нашего университета в Петродворце. Вот адреса, которые ты просил.

Просмотрев адреса, Леонид покачал головой:

– Нет, это все далеко! Есения говорила, что ее родители работают недалеко от дома, но рядом у них только Институт Отто. Я туда уже заходил. К сожалению, там они не числятся.

– Ну не знаю, чем еще тебе помочь, – развела руками Мария Ивановна. – Попробуй, съезди туда, зайди в отделы кадров, хотя, боюсь, там тебе не захотят ответить.

– Пожалуй, все-таки стоит попробовать… Спасибо, Мария Ивановна, за помощь. И за кофе тоже, – поблагодарил Леонид.

Спустившись домой, он написал маме записку, что уехал по делам и будет вечером.

Уже почти собравшись в дорогу, он решил позвонить Копылову – предупредить его. Однако в отделении он его не застал – тот был на выезде, и дежурный пообещал, что все ему передаст.

Мария Ивановна оказалась права. В Институте цитологии, куда Леонид направился в первую очередь, с ним даже не стали разговаривать, заявив, что не дают подобных справок неофициальным лицам. И никакие уговоры, что Леониду нужно только знать, работают ли тут такие или нет, не помогли.

Расстроенный, он поехал в Институт экспериментальной медицины на улице академика Павлова. Там пожилая, но очень приятная начальница отдела кадров, внимательно выслушав рассказ о причине поисков Леонида, молча ушла в соседний кабинет и, вернувшись, сказала, что среди сотрудников их института Вербицких нет и не было.

Поблагодарив ее за хлопоты, он решил ехать дальше – в Петродворец, в Биологический институт. Поездку в Пушкин, где находился Институт генетики и разведения сельскохозяйственных животных, он отложил на завтра, рассудив, что если родители Есении искусственно вывели и исследовали человека, которого с трудом можно причислить к сельхозживотным, то вряд ли они работают в этом институте.

В Петродворце, куда Леонид почти час добирался на электричке, ему без проблем удалось разыскать институт, а потом и самого начальника отдела кадров. Им оказался мужчина средних лет с типично коммунистическо-партийной внешностью. Разговаривать с ним оказалось нелегко – он слушал молча, по всей видимости, очень внимательно, но на его лице абсолютно не отражалось никаких эмоций. Леонид, привыкший, что люди обычно хоть как-то реагируют в разговоре, например машинально кивают, поддакивают или улыбаются, почувствовал себя так, словно он разговаривает в вакууме. В какой-то момент его монолога у него даже возникло желание помахать перед глазами кадровика рукой, чтобы проверить, реагирует ли тот вообще на мир… С трудом удержавшись от этого жеста, Леонид постарался побыстрее объяснить кадровику свою проблему и замолчал в ожидании ответа.

– А почему вы решили, что они должны работать у нас? – спросил кадровик.

– Дело в том, – попытался объяснить ему свои резоны Леонид, – что, по рассказу их дочери, они занимаются чем-то, связанным с искусственным оплодотворением или клонированием. Они и Есению, оказывается, не просто родили, а вывели искусственно и вырастили, всю жизнь отслеживая ее развитие. Она показывала мне фотографии, взятые из отчета об их работе. У нее был шок, когда она узнала, что она не их родная дочь, а результат эксперимента.