После этого заявления желание врать этому менту о возрасте отпадает само собой. Такой если двинет, я уже не встану.

— Восемнадцать.

— Давно работаешь?

— В смысле?

— Как долго воруешь?

— Я не ворую! Тогда вообще случайно вышло. Я просто… просто не в ту сумку полезла, я думала, она моя!

— Не ври мне.

— Я не вру!

Вижу, как майор губы серьезно поджимает и продолжает что-то быстро записывать в эти свои документы.

Становится жутко. Он же сейчас любой висяк на меня повесить сможет, если ему что-то не понравится!

— Родители есть?

— Нет.

— Опекуны?

Прикусываю губу. Сказать правду — еще чего!

— Нет.

Огнев молча достает сигареты и закуривает, бесцеремонно выдыхая дым, попадающий прямо на меня.

Рот тут же наполняется слюной. Я тоже курить хочу, но у мента этого проклятого не стану просить. Еще чего.

— Еще раз мне соврешь, я позову тех оперов, что тебя допрашивали, чтобы они закончили начатое. Они тебя выебут, а после ты признаешься не только в том, что стащила кошелек.

От его спокойного тона, прямоты и грубости дыхание спирает.

Сволочь. Гад. Ненавижу!

— Есть. Отчим, но он на работе! В отъезде. Его нет. Надолго уезжает.

— Адрес, где живешь, – он спрашивает, смотря прямо на меня, и я понимаю, что, если сдам, где ночую, сделаю себе проблему. Огнев же найдет меня, вдруг чего. Будет знать, где я живу, и отчим тоже узнает, что у меня с ментами проблемы теперь.

Ну уж нет. Спасибо.

— Я забыла.

— Что?

Серые стальные глаза мигом пробирают всю меня. Сканирует, точно детектор лжи.

— Я не помню, где живу. Забыла! У меня вообще проблемы с памятью. Серьезные.

— На тебя заява накатана в трех экземплярах за грабеж. По этой статье от двух до четырех лет дают. У тебя действительно проблемы, Василиса. Серьезные.

В душе все льдом покрывается.

— Что? Какие от двух до четырех? Вы че, блядь, рехнулись? За что?!

— За кражу. Еще раз материться при мне будешь, получишь по губам.

Огнев спокойно выдыхает седой дым, а у меня слезы подбираются к глазам. За какой-то обычный кошелек…

Обращаю внимание на тлеющую сигарету в руке этого мента. Лапища огромная просто. Кулак будет как пол моей головы. Такой и придушить ведь может, и черепушку разнести в щепки, если ему что не понравится…

— Судимости были раньше?

— Нет. Не было. Да я вообще чудо, а не девочка! Я не воровка и не преступница! Я нормальная!

— Значит, так, чудо, получишь два года, если не будешь упираться следствию.

— Что?! Какие еще два года…

Звучит как приговор. Я знаю прекрасно, что после тюрьмы уже никому не нужна буду, да и клеймо это жуткое на всю жизнь. Боже.

Майор поднимается и захлопывает мое дело так, словно со мной больше не о чем разговаривать, и я не выдерживаю.

Быстро вскакиваю со стула, подбегаю к нему и за руку его беру. Огромная лапа медвежья, но мне все равно. Пальцами дрожащими ее сжимаю. Грубая, горячая, опасная рука.

— Олег Игоревич! Я не хочу в тюрьму. Не хочу! Помогите, пожалуйста! Отпустите! – чуть ли не реву при нем. Ну же, ну, поверь мне…

— Ты охренела, малолетка? Руки убрала.

Он резко вырывает свою руку из моей ладони, словно я какая-то грязная для него или что.

— Твое дело пойдет готовиться в суд. Заявление, факт кражи, свидетели – все есть. Ты сядешь. Подумаешь над своим поведением. В лучшем случае отделаешься восемнадцатью месяцами заключения.

Поджимаю губы. Это меня не спасет. Вообще никак. Я не вынесу тюрьмы. Я знаю.

— Олег Игоревич, пожалуйста! У меня маленькие братик и сестричка, я не могу их бросить. И мама у меня больная! Ну неужели у вас сердца нет совсем? – лепечу ему это, рыдая крокодильими слезами, но, похоже, на этого майора моя игра уже не действует. Вот вообще никак. Даже на капельку не верит.