Зайцев засмеялся и многозначительно поднял палец:

– Вот то-то и оно. Значит, это не показалось ей ерундой. К тому же она, похоже, совершенно не интересуется перспективами следствия.

– Оба этих обстоятельства могут объясняться очень просто. Воспитанность не позволяет грубить следователю, деликатность – задавать лишние вопросы.

Зайцев как-то странно смотрел на меня.

– Может быть, может быть… Ну, а как тебе человек на лестнице?

Это самое слабое место в ее версии. Притянуто за уши. Слишком часто нам подсовывают таких случайных прохожих, которых невозможно установить и допросить. Но с другой стороны…

– Разве можно полностью исключить случайности?

Зайцев посмотрел на меня с тем же выражением.

– Признайся, тебе хочется ей верить?

– Я стараюсь верить каждому. До тех пор, пока он меня не убедит, что этого делать не следует.

– Брось, Саша! Ты же не интервью даешь для газеты! Мы с тобой профессионалы, постоянно имеем дело с ухищрениями разного рода, обманом, ложью. Это неизбежно сказывается на отношении к тому, что нам рассказывают, появляется критичность восприятия, в общем, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Без этого мы не смогли бы успешно работать – любой обвел бы вокруг пальца… Но интересный психологический феномен: я поймал себя на том, что мне хочется верить Нежинской! И принимать за правду ее толкование самых сомнительных фактов! Вчера весь вечер ломал голову, пытаясь это объяснить, – не мог… А сегодня вижу, что ты тоже утратил специфику восприятия! Так?

А ведь действительно, Зайцев прав! Что же получается?

– Да, точно… Я тоже склонен ей верить. Даже с этим сомнительным человеком на лестнице…

– Вот видишь!

– Но, может, она действительно говорит правду! Мы это чувствуем и верим ей, несмотря на мелкие неувязки. И тут же удивляемся своей доверчивости. Значит, мы не чрезвычайно доверчивы, а слишком подозрительны. Все становится на свои места, и оснований для беспокойства нет!

– Подожди, Саша, давай без шуток.

Зайцев выглядел озабоченным, и мне стало неловко за свое зубоскальство.

– Противоречий и неточностей в рассказе Нежинской – вагон и маленькая тележка. Я буду раскручивать каждое, невзирая на субъективные ощущения, но сейчас речь даже не об этом. Тебе не кажется, что мы столкнулись с очень странным преступлением?

Следователь выжидающе поднял брови.

– А что в нем, собственно говоря, странного?

– Давай посмотрим. – Зайцев взял ручку и положил перед собой листок бумаги для заметок. – Необычный способ: выстрел с дальней дистанции в окно седьмого этажа из нарезного оружия. Раз!

Он поставил жирную единицу.

– Звука выстрела никто не слышал. Значит, глушитель? Два! Выстрел прицельный, точный, несмотря на расстояние. Скорее всего использовалось специальное прицельное устройство. Три!

– Стоп, стоп, стоп! – перебил я его. – Ты уж совсем расфантазировался! Глушитель, прицел! Это же Гусар придумал! Ну, ему-то простительно… Мало ли почему не слышали выстрела! Уличный шум, машина проехала, ветер отнес звук – тысяча причин! Да и далеко! А малокалиберка, например, хлопает слабо. Что касается точности, то хороший стрелок и без прицела обойдется!

Зайцев слушал с легкой усмешкой.

– Я говорил с экспертами-баллистами. До крана – девяносто два метра. Это много. Значит, стреляли из боевого оружия, а не из мелкашки. А в темноте по цели в освещенном окне даже хороший стрелок без специального устройства вряд ли попадет.

– Этак ты договоришься до инфракрасного стереоприцела!

– Не исключено.

Зайцев произнес это настолько серьезно, что мне стало не по себе.