– Лина? – отдалённо слышу голос подруги из динамика телефона, но я не то что ответить, я даже пошевелиться на могу.

– Каролина! – рявкает Марат, и, вздрогнув, я роняю стакан с водой на пол.

Звук разбившегося стекла эхом раздаётся по гостиной, а через секунду я слышу спешные шаги. Самойлов подходит, сжимает моё плечо, разворачивает лицом к себе и вырывает из руки телефон. Мельком взглянув на экран, он отключает звонок и прячет мой сотовый в карман своих брюк.

– Повтори, что ты сказала, – пугающе спокойно требует, приблизившись ко мне вплотную.

Я продолжаю стоять, словно меня в камень обратили, и пялиться в пол, не в силах поднять голову и посмотреть Марату в глаза. Мне страшно, безумно страшно. Права была Юлька, надо было подумать об этом разговоре, подготовиться морально. У меня дрожат ноги, руки, в горле ком, ещё немного, и точно в обморок свалюсь. Я не знаю, даже предугадать не могу, что сейчас будет. Что будет дальше в принципе, и как поступит Марат. Так старалась избежать этого, а в итоге язык мой – враг мой. Сама себя сдала и теперь понятия не имею, как с этим всем справиться.

– Я сказал – повтори! – сжав мой подбородок, Самойлов заставляет меня поднять голову и всё же посмотреть ему в глаза. В серые глаза, которые покрылись красной пеленой злости, опасности.

Продолжаю молчать, потому что не могу повторить. Не могу сказать ему это в лицо. Плакать хочется, под боком мамы спрятаться, как маленькой девочке.

– Каролина, когда это было? – не прекращает меня пытать.

Крикнуть хочу, чтобы отпустил, не спрашивал, не трогал меня, но горло словно сдавило колючей проволокой.

– Ты понимаешь, что я выясню это в любом случае? – спрашивает, изучая моё лицо, словно очень важный документ.

И ведь он не сомневается, не думает, что я наврала. Оно и естественно, ведь я не пришла к нему и не заявила сразу, что он со мной переспал. Марат услышал случайно, понимая, что я его не видела и не слышала.

– Ты… – начинает, но замолкает, лицо своё приближает, носом по моей щеке проводит, запах мой шумно вдыхает, заставляя и так ослабевшие ноги ещё больше дрожать. – Пахнешь как… как… – взглядом по моему лицу пробегается, брови свои густые хмурит.

Узнает. Вспомнит. Убьёт.

Чтобы не выдала его, не опозорила, чтобы никто не узнал.

– Васильки, – тихо проговаривает. – Те синие цветы, – задумчиво отводит взгляд. – А ну говори всё! – цедит сквозь зубы, до боли сжав мой подбородок.

– Вы не так поняли, – на грани слышимости открываю наконец рот.

– Да? – вопросительно брови выгибает и рот кривит, заскирпев зубами. – Самойлов никогда не узнает, что он со мной переспал, – повторяет мою фразу, и у меня, кажется, даже глаз дергаться начинает. – За идиота меня держишь, м? – рычит, словно бешеный зверь, ещё сильнее впиваясь пальцами в кожу, оставляя синяки.

– Я… я маму подменяла, на диван присела отдохнуть и заснула, а потом вы пришли… – дрожащим голосом проговариваю, едва держась на ногах.

– Что? – непонимающе на меня смотрит, сведя брови к переносице. – Маму подменяла… – говорит, явно пытаясь вспомнить.

Столько девушек было, что трудно меня вспомнить? Почему-то от этого факта в груди больно колет. Даже то, что он узнал обо всём, не так больно, как то, что я даже никак в его памяти не отпечаталась.

– Отпустите, мне больно, – немного придя в себя, я впиваюсь в его руку, пытаясь убрать её с моего лица.

– Замолчи! – рычит, к окну припечатывает и сверху нависает. – Значит, той эскортницей ты была.

– Что? Я не эскортница! – злобно произношу. – Как вы смеете? Я была невинна! – кричу, всё же заплакав от обиды.