-- Ир, позвоню тебе завтра, хорошо? Устала сегодня. Он бросил меня. Это правда.

Ира какое-то время вздыхает и охает, а потом начинает показательно причитать:

-- Катенька, солнышко, да ты что? Вот сволочь! Я так и знала, что добром это не кончится у вас. Ну не бывает такого в жизни. Ты же взрослая девочка, должна всё понимать. Это страсть. А страсть она быстро угасает…

Не могу её слушать, перебиваю:

-- Извини. Устала. Позвоню тебе завтра.

Сбрасываю звонок и выключаю телефон.

Сказать, что мне больно сейчас – ничего не сказать. Меня долго пинали грязными сапогами. И громко смеялись при этом…

В горле першит, но я всё равно покупаю сигареты. И бутылку воды. Есть не хочется совсем, хоть и не ела ничего сегодня…

Сажусь в скверике, недалеко от РОВД, где меня допрашивали и прикуриваю…

Не понимаю, как они могли со мной так поступить. После всего того, что у нас было с Матвеем. После всего того, что он мне говорил…

Не понимаю, почему он не забрал меня с собой…

Не понимаю…

-- Хочешь цветного шампанского? – вдруг весело спрашивает он.

-- Никогда не пила цветное шампанское. Оно какое-то особенное?

-- Да нет, просто красивое. Какой цвет хочешь?

-- Голубой, -- я смеюсь, мне хорошо сейчас.

Мы ещё прогулялись по набережной и побегали босиком по песку. Я почувствовала себя беззаботной студенткой, когда не надо думать о дне завтрашнем -- всё и так понятно. А потом все пошли к ним в гостиницу, ни на минуту не задумываясь, удобно это или нет.

Я просто уточнила:

-- А пустят?

-- Конечно!

И глотнув голубого шампанского, очень красивого, но на вкус напоминающего шампунь, мы всей толпой, завалились к ним в номер.

Не было ни стеснения, ни неудобства. В воздухе витала какая-то беззаботность и всеобщее веселье. Как в студенчестве, после загулов, все укладывались штабелями на свободные места, без всякого скрытого подтекста.

Странные ощущения, как будто меня кто-то толкает…

В носу неприятный до тошноты запах.

Во рту противный привкус то ли голубого шампанского, то ли «Красной Москвы».

Но глаза открыть не могу.

Не сил.

-- Мне плохо, -- шепчу я и чуть не плачу.

На соседней кровати заворочался Михаил.

Маринка спала одна. Григория не было, но из ванной отчётливо слышался звук льющейся воды.

Матвей подскочил и пошёл в ванную:

-- Гриш, открой. Кате плохо.

Звук открывающейся двери:

-- Пусть заходит, я в душе. Отвернусь.

-- Идём, -- протянул мне руку Матвей.

-- Нет, мне неудобно, -- упёрлась я, как ребёнок.

Матвей садится передо мной на корточки:

-- Тебе надо Катюш, я с тобой зайду…

От этого заявления мне стало ещё хуже. Я не собираюсь там обниматься с унитазом при нём.

-- Нет.

-- Пакет?

-- Нет.

-- Кать, не капризничай, -- подключился Михаил, -- иначе тебе потом ещё хуже будет. Нет ничего страшного в этом, со всеми может случиться. Тебе просто голубенькое вчера было лишним, -- и громко заржал.

Зашевелилась Маринка и выдала свою версию:

-- Перетерпи, пройдёт…

Матвей грубо её перебил:

-- Нельзя терпеть, интоксикация организма начнётся, только хуже будет.

Но хуже, кажется, было уже некуда…

Наконец, открылась дверь и из ванной вышел мокрый Гриша, обмотанный полотенцем.

-- Идём, -- потащил меня за руку Матвей.

Я вытолкала его наружу и закрылась. Не хватало ещё, чтобы он был свидетелем моего позора. Но я и правда перетерпела. У меня всё куда-то очень глубоко провалилась и началась жуткая икота и адская головная боль.

Через несколько минут, он начал долбиться в дверь:

-- Катюш, сломаю дверь, открой…

Я вытерла слёзы и открыла дверь.

Он внимательно на меня посмотрел и выдал:

-- Надо опохмелиться.