Вот стоило мне вспомнить, что я по ее мнению в любой непонятной ситуации эгоистка, а? Правильно говорят, легка на помине. Как раз на середине маминых излияний о моей неблагодарности пошел второй вызов. Это был Сережа. Сердце пропустило удар.

- Мам, извини, мне Сережа звонит. Я не смогу посидеть с Гошей. Все, пока, - затараторила я и отбила вызов.

- Ань, не волнуйся, нормально все со мной, - сказал Сережа, когда я взяла трубку. - В запаре просто, сама понимаешь. Дома поговорим. Ладно?

- Ладно, - сжираемая стыдом за обиду на его молчание, сказала я.

Отложила телефон, поставила локти на стол и уронила на них голову. Набрала полные легкие воздуха, задержала дыхание. Один, два, три, четыре, пять…

Не злись на маму. Не изменить того, что родители любят больше Лильку и всегда любили. А ты молодец - правильно поступила, что отказалась посидеть с племянником. У тебя теперь тоже семья, между прочим. Та, образовать которую чуть ли не требовала мама последние несколько лет, кстати. Так что пусть привыкают к тому, что в подобных ситуациях должны справляться без тебя. А насчет бара и Сережи не накручивай себя, Анька. Фигня случается. Есть страховка, она все покроет. Как говорили великие мафиози, не трогай проблему, пока проблема не трогает тебя. Иди вон, лучше Нику Островскому сообщи, что завтра его в палату переведут.

Встав из-за стола, поправила форму и направилась в реанимацию. Островскому там была выделена отдельная палата с круглосуточно находившейся в ней медсестрой и охраной у дверей. Вооруженной. От мыслей о том, что теоретически может возникнуть ситуация, в которой их небрежно прикрытые одеждой пистолеты в какой-то момент могут начать стрелять в ответ кому-то, кто начнет первым или только соберется это сделать, становилось не по себе. И я гнала их, напоминая себе, что с тех времен, когда такое часто случалось минуло уже больше двадцати лет.

Когда такое часто случалось.

Никита полулежал на койке. Даже по его внешнему виду очевидно, что самое худшее миновало и он, пусть и медленно, но начал идти на поправку. На щеках появился румянец, губы приобрели нормальный оттенок, а накачанные руки твердо держали стаканчик с бульоном. На стуле возле него сидела высокая и красивая девушка. То есть как, красивая. Красиво сделанная. Нос, губы, скулы, грудь, ягодицы… Не то чтобы я была против пластической хирургии или людей, которые прибегают к ней с эстетической целью, но столько раз добровольно переносить наркоз и восстановительный период просто чтобы соответствовать… Чему?

- Добрый вечер, - сказала я.

- Амалия, у меня осмотр, - промурлыкал Никита, - тебе нужно выйти.

- В смысле осмотр? - захлопала не смыкающимися между собой губами девушка, - разве его медсестры проводят?

- Я - врач, - отозвалась я.

В ответ была смеряна пристальным взглядом, в котором с каждой секундой осмотра появлялось все больше злости.

- Как врач? Милый, тебя здесь что какие-то малолетки лечат? Как так…

- Амалия, заткнись и выйди, - рявкнул Островский и поморщился от боли.

Дрогнувшей рукой отставил стакан на тумбочку и проводил раздраженным взглядом стремительно ретировавшуюся девчонку. Мне даже жалко ее стало. Когда тебя ни во что не ставят, это ужасная жизнь. Даже если дают большие деньги на операции и дорогие тряпки. И как только женщины добровольно такое выбирают?

- Как себя чувствуете, Никита Владленович?

- Ник. Если бы ты подошла поближе, - подмигнув, похлопал ладонью по койке возле себя, - то почувствовал бы замечательно. А так…

- Завтра утром вас переведут в палату, - пропустив мимо ушей его слова, сказала я. - Так же сможем немного расширить ваш рацион питания и, пожалуй, пора начинать ходить. Постепенно, конечно, не через силу…