– Думаю, не важно, с какой стороны начинать? – предположила она.

Было очевидно, что моя дочь понятия не имеет, как подступиться к несчастному животному. Так я и сказал ей, добавив несколько метких замечаний. Иногда не обойтись без отеческих наставлений. Как правило, мне приходится исподволь готовиться к подобным назидательным беседам. Но в то утро на меня нашел стих – сказались предшествующие события. Я объяснил Робине, в чем, по моему мнению, заключаются обязанности феи домашнего очага, постаравшись развеять ее ошибочные представления на сей счет. Еще я поделился с Вероникой итогами своих многодневных раздумий о ней и ее поведении, а в заключение поведал обеим дочерям все, что думаю о Дике. Я проделываю подобные вещи раз в полгода, и это действует весьма эффективно первые три дня.

Вытерев слезы, Робина взялась за коровье вымя. Не сказав ни слова, корова лягнула пустое ведро и направилась прочь, всем своим видом выражая презрение. Робина, тихонько плача, побрела за ней. Потрепав корову по шее и позволив ей вытереть нос о мой сюртук, что, кажется, немного ее успокоило, я уговорил бедняжку постоять смирно минут десять, пока Робина яростно сжимала ей вымя. В результате удалось нацедить примерно полтора стакана молока, хотя несчастное животное, судя по его виду, вмещало галлонов пять или шесть.

Наконец Робина сдалась, признав, что вела себя скверно. «Если корова умрет, – сказала она, глотая слезы, – я никогда себе не прощу». После этих слов Вероника тоже расплакалась, а корова, то ли проникнувшись состраданием, то ли вспомнив о собственных горестях, вновь принялась реветь. К счастью, мне удалось найти деревенского жителя почтенных лет – он сидел под деревом, закусывая ветчиной и покуривая трубку. Мы договорились, что вплоть до дальнейших распоряжений он будет доить корову за шиллинг в день.

Оставив его за работой, мы вернулись в дом. Дик встретил нас в дверях радостным «Доброе утро!» и спросил, слышали ли мы ночью шум грозы. Еще его интересовало, когда будет готов завтрак. Робина предположила, что это счастливое событие состоится, как только Дик вскипятит чайник, заварит чай и поджарит бекон, пока Вероника накрывает на стол.

– Но я думал, фея… – начал было Дик.

Робина заявила, что если Дик хотя бы раз заикнется о «фее домашнего очага», она надерет ему уши и отправится спать, предоставив остальным заботиться о завтраке. Она пригрозила, что не шутит.

У Дика есть одно неоспоримое достоинство: он философ.

– Давай, малявка, – обратился он к Веронике. – Принимайся за дело. Труд пойдет нам всем на пользу.

– Некоторые от него звереют, – возразила Вероника.

Мы сели завтракать в половине девятого.

В пятницу вечером прибыл наш архитектор, точнее, его помощник.

Я сразу же проникся к нему симпатией. Он робок и потому кажется неуклюжим. Но, как я объяснил Робине, на застенчивых юношах и держится мир: едва ли сыскался бы второй такой стеснительный молодой человек, каким был я в двадцать пять лет.

Робина возразила, что это совсем другое дело, ведь я писатель. Отношение Робины к литературному промыслу не так возмущало бы меня, не будь оно столь типичным. По мнению моей дочери, быть писателем – значит быть законченным идиотом. Всего неделю или две назад я случайно услышал через открытое окно кабинета, как Вероника с Робиной обсуждали эту тему. Моя младшая дочь нашла что-то в траве. Я не мог разглядеть, что это было, мешал пышный лавровый куст. Вероника нагнулась, внимательно изучая находку, а в следующее мгновение с пронзительным воплем подпрыгнула и принялась танцевать, хлопая в ладоши. Лицо ее сияло от радости. Проходившая мимо Робина остановилась и потребовала объяснений.