В тот день мое соперничество с родной сестрой впервые дало трещину, а после каждой новой тренировки казалось, что нет роднее душ, чем мы с ней. Это так сблизило нас, и я даже не успела осознать, как моя старшая сестра заменила мне все, чего мне когда-то не хватало. Именно она одарила меня материнской любовью и заботой. Мама ушла слишком рано, и я не успела ощутить сполна, каково это иметь обоих родителей. Боюсь представить, какой занозой я выросла бы без сестры…

Но моя неуклюжесть все испортила, и, какой бы стройной и спортивной я ни была, балет отказывался мне подчиняться. Так же, как и я ему. В конечном счете я стала постояльцем травмпункта, что конечно же добило терпение отца. Вскоре наш маленький мир с Мэл разбился, как снежный шарик, когда в конец разъяренный отец выбросил из дома все пуанты, пластинки и закрыл на замок студию, запретив Мэл даже думать о глупых танцах. С того дня я больше никогда не слышала в нашем доме классической музыки. А ведь она так мечтала попасть на большую сцену. Стать частью «Лебединого озера». Но все это осталось запертым в той же студии. Вместе с нашими воспоминаниями.

В тот день я слышала их ссору с отцом, а потом у Мэл началась депрессия, и ее улыбки, которые я так полюбила, тоже стали исчезать, пока мы обе не забыли о том, как хорошо нам было в той маленькой студии. А потом за ней пришел голубоглазый мужчина. Он был похож на бога. И со временем он стал им для меня. А заодно и новой причиной зависти к родной сестре…

Прикрываю глаза и делаю протяжный вздох, прежде чем перестать предаваться воспоминаниям у портрета сестры. Как многое я хотела бы изменить, как многое желала бы рассказать…

Под тягостные мысли я дохожу до восточного крыла, где пустует стеклянная шахматная доска с одинокими хрустальными фигурками. Тут же останавливаюсь, понимая, — что-то не так.

Перевожу взгляд на настенные часы и убеждаюсь, что Эзио нет на привычном месте. Он нарушил распорядок своего дня. А он никогда этого не делает. Каждый его день напоминает день гребаного сурка. Одно и то же. Строго и по расписанию. Будто он холодный робот с запрограммированными настройками на целую жизнь вперед.

Качаю головой, отказываясь думать об этом, и прохожу мимо шахмат, чтобы распахнуть двери на балкон. И, как только я делаю это, в поле моего зрения тут же попадает черная лошадь на берегу моря. В седле которой сидит мой муж.

У меня перехватывает дыхание.

Подхожу к перилам и облокачиваюсь, продолжая любоваться Эзио. И все-таки это очень странно. За все время, сколько здесь живу, я еще ни разу не видела его в седле. Я знала, что раньше у Эзио было много лошадей, целая конюшня, ведь они так нравились Мэл, но когда я переехала в его дом, обнаружила лишь пустые стойла…Конечно же, подобную тему я так и не рискнула обсудить с ним.

Но каково же было мое удивление, когда он купил этого коня. Более того, он купил его для девушки, которую однажды привез в этот дом и выхаживал ее, будто она была чем-то важным для него. Не знаю, как пережила это адское для меня время. Ведь помимо портретов сестры и равнодушия мужа, я изо дня в день наблюдала, как чертовски много он дарил ей своего внимания.

Тогда я просто сгорала заживо от ревности до несправедливости. Потому что ей доставалось все, что было недоступно мне. Вот так просто, появилась неизвестно откуда и забрала все, что было моим. Эзио даже завтракал в компании той незнакомки. Более того он позаботился о том, чтобы весь периметр оснастили пандусами для ее инвалидной коляски, чтобы она могла спокойно добираться до конюшни. Вот и что мне оставалось думать?