Федор слегка хмурится, но от ответа не уходит.

– Думаю, тип характера такой. Не подвержен сильным эмоциональным колебаниям. Собран, уравновешен, целеустремлен. Фокусируется на том, что имеет первостепенную важность. Жестокость без крайней нужды не проявляет.

– Тоже так думала. Раньше, – с горечью делюсь своими личными наблюдениями. – Сейчас вижу немного иначе.

Федор молча взбивает яйца, что-то к ним подмешивает, ставит на плиту сковороду, ждет, пока та разогреется, выливает смесь и только после этого вновь смотрит на меня.

– Сложно объяснить, Катя. На самом деле сложно. Сейчас ты не понимаешь, но значишь для него больше, чем думаешь. Больше, чем я сам мог когда-либо предположить.

Многим позже я лежу в кровати и без конца прокручиваю в голове то, что услышала. Никак эти слова не натянешь на то, что вижу я сама. На то, как поступает Гордей, и какие жестокие вещи порой говорит.

«Это ведь ты меня любишь. Не я тебя».

Сердце раз за разом сжимается и кровоточит, когда эти слова воспроизвожу. Тут никакого многоточия не поставить. Никаких запасных вариантов не обнаружить. Никакой надежды не отыскать.

Но я, как ни стараюсь, не могу свои чувства просто взять и выкорчевать. Засело настолько глубоко, что невозможно иссечь, не травмировав окружающие волокна. Может, оно как-то само со временем иссохнет и превратится в черствую точку, с которой можно прожить до так называемой старости?

Нужно просто перетерпеть. Нужно.

Скоро все закончится.

Я уеду, и мы больше никогда-никогда не пересечемся. Никогда не увижу суровое лицо Тарского. Не поймаю пронизывающий и будоражащий взгляд. Не услышу сильный голос и его неподражаемое, грубоватое и требовательное «Катенька».

Только почему от одной мысли об этом мне становится еще хуже?

По спине слетает дрожь, когда улавливаю за спиной тихие шаги. Пока Таир раздевается, не разворачиваюсь и никак не выдаю того, что еще не сплю. Матрас пружинит и, мелко вибрируя, посылает по моей коже новую волну мурашек.

Одеяло натягивается, и я машинально задерживаю дыхание. Не то чтобы у меня есть возможность не дышать на протяжении всей ночи. Думаю, что таким образом можно подготовиться, прежде чем дыхательные пути и сами легкие заполнит мужской запах.

– Дыши, Катя.

Нет, не срабатывает. Обволакивает и кружит голову.

– Откуда ты знаешь, что я не сплю? – спрашиваю, оборачиваясь.

Ничего не могу с собой поделать. Пытаюсь рассмотреть его лицо в проникающем через окна слабоватом лунном свете. Гордей лежит на спине, закинув одну руку за голову. Спустя пару секунд скашивает только взгляд, оставаясь в том же положении.

– Во сне ты не напрягаешься, не дрожишь и не задерживаешь дыхание.

Слабо киваю, не зная, что ответить. Продолжаю смотреть, даже когда он закрывает глаза.

– Спи, Катя.

– Угу.

– Не угу, а спи.

Шумно перевожу дыхание.

– Пусть тебе приснится какая-нибудь жесть!

– И тебе сладких снов, Катенька.

8. 8

Таир

Зашит изнутри. Только при взгляде на Катю эти швы воспаляются и кровят, норовя разойтись.

Странно.

Держу сердце и дыхание в одном ритме. Мысли фильтрую. Думаю лишь о том, что важно и очень важно – отстраненно и строго по фактам. Переработанные и бесполезные эмоции густыми потоками стекают по венам.

Я спокоен. Мрачен и предельно свободен. Сосредоточен исключительно на работе, на скорейшем ее завершении и благополучном возвращении Кати на родину. Облажаться, как никогда, прав не имею. Никому другому перепоручить царевну не позволю. Ни флегматику Янушу, который впервые поставил под сомнения мой профессионализм и вздумал тянуть одеяло на себя. Ни добряку Федору, который в критических ситуациях способен принимать сомнительные решения. Ни честолюбивой Элизе, которая при выполнении задания умеет действовать крайне жестоко. Никому.