Внутренне от его предупреждения насторожилась еще сильнее и уже ожидала вопрос в духе девственности и любовных отношений, как Марат вдруг меня удивил.

– Расскажи мне о своей семье. Кто они, и чем занимаются? Сколько им лет?

Пульс стал замедляться, а сама я расслабилась, но отвечать не спешила. Подтянула правую ногу вверх и загнула под себя, решив более не соблюдать те самые правила приличия, которые вбивала в меня мама. Отчего-то захотелось побыть хулиганкой. Была уверена, что мужчина не обращал на такие вещи внимания, и оказалась права. Он лишь мимолетно посмотрел в сторону моих бедер, но залип вовсе не на моей позе. Впрочем, взгляд к моим глазам вернул довольно быстро, так что и упрекнуть его в слишком пристальном разглядывании было бы кощунством.

– Это не один вопрос, а комплекс. Как-то нечестно, читерство какое-то, – наконец, заговорила после целой минуты молчания.

– Но-но-но, я мужчина самых честных правил, краса, что за наезды? – усмехнулся, а затем наклонил голову набок. – И сколько же тут вопросов?

– Ну. Род деятельности отца – раз, мамы – два, их возраст, ладно, так уж и быть, засчитаю вместе, как три.

– Так ты один ребенок в семье?

– Да, – бездумно сразу же кивнула, а затем прикусила губу, глядя на мужчину исподлобья. – Эй, что за грязный мухлеж? Это уже четвертый вопрос.

– Заметано. Рассказывай, краса, а потом с меня четыре таких же ответа. Баш на баш, как я и говорил. Марат Архаров своего слова не нарушает.

Мне казалось, что в чем-то здесь был подвох, но, прокрутив ситуацию и так, и сяк, не нашла, к чему придраться, и заговорила.

– Мой отец – священник в местной церкви нашего городка, а мама помогает ему в храме. Они поженились, когда им стукнуло восемнадцать, а через год родилась я, так что им по сорок один.

Замолчала, пристально наблюдая за выражением лица Архарова. Ожидала, что он рассмеется, догадавшись о причине старинных имен в нашей семье, но на удивление он сумел удержать веселье внутри.

Вот только не зря говорят, что глаза – зеркало души. В их глубине отражался весь спектр бушующих эмоций, которые он пытался удержать.

Спустя несколько секунд Марат прокашлялся, но я была уверена, что таким образом попытался удержать смех под маской мнимой серьезности, и закатила глаза.

В детстве я всегда стеснялась своей семьи, ведь жили мы не в роскоши, поскольку отец был ярым противником гордыни и тщеславия, но родителей любила, никогда не произнося вслух своих обид по поводу нашего бытия.

Конечно, с возрастом поумнела и стала ценить и предков, и их образ жизни, но для себя еще в подростковом возрасте решила, что аскетизм не по моей части.

Помню, как впервые приехала в город, и меня поселили жить у дяди Захара.

Папа поначалу скептически поджал губы, глядя на новшества и технологии цивилизации, но заставить взрослого мужика жить по собственным правилам не мог.

Помню, как тряслась и боялась, что учиться в городе мне запретят, ведь отец считал это местом разврата и порока, но он слишком сильно любил меня, чтобы подрезать мне крылья и запретить мечтать, поэтому скрепя сердцем разрешил остаться. Радости моей тогда не было предела.

«Хотя бы под присмотром какого-никакого, а родственничка», – выдал он тогда вердикт.

С дядей Захаром они особо не ладили, ведь мамин брат до сих пор считал, что старшая сестра могла бы найти себе кого получше и поперспективнее, а не прозябать свою молодость в деревне. Впрочем, подобные разговоры больше не поднимались, но с моим отцом они контакт не поддерживали.

Благословив меня, папа с мамой уехали к себе – надолго оставлять домашнее хозяйство в виде огорода, кур и козы Фроси позволить себе не могли.