Она смотрит в пространство недолго, а потом снова переводит взгляд на меня.

- Погоди. А взамен что?

- Ерунда. Это не имеет значение. Цена не столь высока.

- То есть как это? Ну ка говори, что он там напредлагал тебе, - выпрямляется идя в бой за правдой.

- Мам, ты правда считаешь, что есть что-то, что будет важней Ани и ее возможности ходить? Жить нормальной жизнью, а не быть прикованной к больничной койке? Нет.

- Но не стоит забывать об уважении и чести, - все еще пытается противостоять, хотя уже давно согласна с моими словами.

- Мама, - устало вою. – Да какая к черту честь? За полгода фонд собрал всего триста тысяч. От продажи квартиры остались копейки. Какое тут уважение? Времени мало. В декабре будет поздно, выйдет срок, у нее скоро пролежни начнутся. Она лежит целый год неподвижно. Год, - осипшим от невыплаканных слез голосом говорю ей. - У нас нет проклятого времени на раздумья. У нас нет времени ни на что.

Резко встаю и развернувшись упираюсь руками в подоконник.

Не хочу с ней ссориться. Не люблю этого. Нервы уже ни к черту, вот и бывает порой, что мы не слышим друг друга. Мне стыдно, что я так себя повела сейчас, но когда я смотрю на свою сестру… я просто не выдерживаю от проклятий к себе самой.

Слышу, как мама встает со своего места и подходит ко мне. Поворачиваюсь к ней и обнимаю.

- Прости, мамуль.

- Это ты прости, что такая у нас жизнь. Я ведь…

- Нет, не смей, - резко обрываю ее слова. - Виновных предостаточно в случившемся, но это не ты.

- Ох, Алиска, - крепче прижимает меня к себе, и я ощущаю покой в ее руках. – А чего же он Катюше не помогает-то?

- Сказал, что она ему не нужна.

- Ну и дурак, - гладит меня по спине, как в детстве, когда я приходила ей пожаловаться по какой-то там ерунде, что тогда казалась великой трагедией десятилетней девочки.

- Угу.

- Ладно, доченька. Пойду я.

- Как там Аня вчера была? – ступаю за ней в коридор и помогаю одеться.

- Нормально. Ты только почаще ей массажик делай, аккуратно.

- Конечно.

Провожаю маму и ухожу в комнату.

Все по привычке и налаженному распорядку. Проверяю дедушку, который у нас спит в отдельной комнате, так как порой до полночи приходится бегать с малышкой на руках и убаюкивать, а тревожить его не очень хочется, если бы он спал в общей комнате.

Дальше подхожу к Катиной кроватке, что стоит в гостиной, служащей нам с мамой спальней. Мое маленькое чудо, которое так и хочется обнять покрепче, за все дни ее трехмесячной жизни, когда я была не рядом.

Сейчас особенно сильно хочется верить в слова Багрова. Если он поможет нам с Аней, то наша жизнь невероятно облегчится.

Тихо пробираюсь в еще одну комнату, где спит сестра.

Она запрещает нам улыбаться фальшиво рядом с ней и нести бред про скорое выздоровление. Просит быть откровенными с ней и не обелять сгустившийся мрак. Благо она не сдается. Хотя я знаю, что она была бы этому рада, но пустить по ветру наши с мамой труды не решится никогда. И все же я делаю глубокий вдох и вхожу. Пора начать процедуры.

Стоит переступить порог натыкаюсь на ее взгляд.

- Почему не спишь? – подхожу к ней ближе.

Она смотрит на меня своими красивыми, папиными глазами. Не улыбается.

- Вы снова ругались с мамой? – сканирует на ложь меня.

4. Глава 4

- Ругались? Ань, ты же знаешь, как ругается наша мама. Весь дом услышал бы, - посмеиваюсь, но кажется она не оценила мой юмор. Смотрит пристально, не отпускает взглядом.

- Это он приходил, да?

Спрашивает так грустно, видимо вспоминая меня в те дни, когда я только-только становилась этой стойкой на первый взгляд двадцати двухлетней девушкой. Потому что видела внутри не напускное равнодушие, а окровавленную душу. Я любила Стаса, и всегда понимала, что это чувство слишком сильное. А значит и раны будут размером с черную дыру или армагеддон. Так и вышло в итоге.