– Ну! Так говори же! Чего тянешь!

Только после этого сплетница ставила на стол пустой стакан и, сделав глубокий вздох, приступала к вещанию принесенной новости, которая, как правило, не была сенсацией для окружающих. На этот раз весь вид ее говорил об обратном. Без какого-либо вздоха она стала выплескивать из себя таившуюся внутри информацию, постоянно сбиваясь, глотая воздух и тряся головой так, будто не сидела на неподвижной скамье, а тряслась в едущей по ухабам телеге.

– Что было, что было! – почти кричала она, выпучив глаза, которыми молниеносно обводила всех и каждого, кто был возле нее. – Такое! Васька к отцу в могилу бросился! Орал там как недорезанный, чтоб его закапывали вместе с отцом! Насилу вытащили его!

Она еще раз сделала несколько глотков из поданного ей ранее стакана с водой и, быстро облизнув мокрые губы, не обращая внимания на реакцию немало удивленных слушательниц, продолжила изъясняться столь же громко и быстро, как и начала:

– Прямо так на гроб и прыгнул! Обнял крышку и закричал! Мужики опешили, звать его начали, потом давай его тащить оттуда. А он сопротивляется, кричит, чтобы его закапывали, что воевать он не пойдет. А не пойдет потому, что его на войне обязательно убьют! Он на войне уже был и больше там не будет. Закапывайте его вместе с отцом. Мол, все равно ему смерть: хоть сейчас, хоть на войне! Так и сказал, криком сказал.

Сидящие возле нее женщины первое время молчали, с неподдельным ужасом и удивлением на лицах, подчеркнутых прижатыми к губам ладонями, слушая повествование сплетницы. А та, начав получать удовольствие от своего занятия, продолжала нести словесный поток, то и дело, повторяя отдельные эпизоды своего рассказа, подчеркивая самое, на ее взгляд, важное и, постоянно добавляя что-то новое, как правило, из поведения отдельный персонажей, тех, кто говорил что-либо или делал во время происходящего на деревенском кладбище действия.

Однако закончить она едва смогла. Сидя спиной к тропе, по которой она прибежала в сад, сплетница не заметила приближения первых людей из тех, кто был на похоронах и возвращался оттуда для участия в поминальном застолье. Завидев идущих, слушательницы тут же переключили на них свое внимание, начав вставать с лавок в ожидании подтверждения только что поведанного им.

– Что там с Васей то? – не выдержала одна из них, направляя свой вопрос первому из появившихся, что шел впереди всех и направлял свой взгляд на накрытый поминальный стол.

– Да ничего! – нехотя ответил он и отмахнулся от навязчивой женщины своей длинной костлявой рукой, жестом показывая, что ему совсем не интересно произошедшее на кладбище. – Свалился в могилу, да кричал, чтоб его с отцом закопали.

Пройдя мимо, он первым уселся на длинную, стоящую вдоль столов скамью и начал взглядом шарить по блюдам, тряся головой и выпучив мутные от пьянства глаза, явно отыскивая ими бутыли с самогоном, предназначенные по такому случаю.

Поняв, что от знатного деревенского выпивохи им больше ничего не добиться, женщины оставили его в покое, направив свои вопросы следующим из возвращавшихся с кладбища мужиков, вид которых подчеркивал их траурное состояние, а сами они еще не очень спешили занять места за поминальным столом. Но и ответы их не отличали подробностями от уже услышанного от сплетницы. Они лишь подтверждали правдивость ее повествования, подчеркивая душевное помешательство старшего сына покойного на похоронах отца, оправдывая его привязанностью к родителю и любовь к нему.

Постепенно все участники погребения подтягивались в сад и усаживались за стол, готовясь к заключительному действию дня, чтобы помянуть добрыми словами усопшего, выпить за упокой его души. Не было только вдовы и всех ее детей, от чего застолье так и начиналось. Наиболее прозорливые гости начали вслух рассуждать о том, что, скорее всего самая близкая родня все еще занята усмирением старшего сына умершего отца семейства, стремившегося остаться на погосте в одной могиле с родителем, а потому дававшего своим поведением огромное количество разговоров всем односельчанам на долгие годы.