– И мне жаль. – сказала ему в спину женщина.

Мистер Рорк, хоть и был мужчиной видным, но детей у него до сих пор не имелось, как и женщины. Только шахматы и маленькие мужчины, которых он воспитывал, как воспитали когда-то родители его самого.

– Я запрещаю тебе ходить на занятия по шахматам, – сказала своим непоколебимым голосом Ребекка, когда Люк вернулся со школы.

– Почему?

– Потому что шахматы – не твое. Закрыли тему.

– А что мое, мама?

– Слушать и делать, что я тебе говорю.

– Это не доставляет мне удовольствия.

– Что? – женщину аж затрясло от такого заявления.

– Мне не нравится слушать и выполнять то, что ты говоришь. Твоя жизнь скучна и неинтересна, я бы не хотел жить, как ты.

После этих слов женщина со всего размаха ударила Люка по лицу и рассекла ему верхнюю губу. Люку было больно, но он не заплакал. Он убедил себя, что не умеет плакать, особенно, когда больно внутри, а не снаружи.

В душе войны не меньше, войны, которую не видит никто.

Люк с сухими глазами ушел в комнату к брату, а Ребекка осталась на кухне и не смогла, в отличие от своего сына, удержать слез.

Люк поистине был самым сильным в этой семье. Мальчишкой, который мог удержать Атланта на своих плечах.

Покинув здание полиции, директор направился неспешным прогулочным шагом в сторону улицы Франческо Петрарки.

Эта улица находилась совсем недалеко от полиции, а потому оставленному там старику, наверное, было вдвойне гадко на душе от осознания того, что родной дом вот он, на расстоянии вытянутой руки от клетки, в которой его заперли.

Улица известного итальянского поэта находилась в тихом, спокойном районе города М. Не самые худшие края в этом городе, но и не самые лучшие.

Весь свой безмолвный путь директор проделал с мыслями: а не выглядел ли он подозрительным, не выболтал ли чего лишнего? И самое главное – понял ли офицер Рено, что директору что-то известно?

Мужчина в длинном плаще и черных кожаных ботинках на толстой подошве задавался вопросом: «Может быть, стоило расспросить более детально о выяснившихся фактах? Например, почему я не спросил, сравнили ли они группу крови Эриха Бэля с группой крови человека, который себя выдавал себя за него, то есть трупа».

Конечно же, полицейские не тупицы и задались этим вопросом в первую очередь. Но почему не поинтересовался он, директор? Не выглядело ли это странным?

Директора терзали догадки, они клевали его, как стервятники свою падшую добычу. А когда мужчина вышел на улицу Франческо Петрарки, то заметил странное пятиэтажное здание справа от него. Эта новостройка привлекла его в первую очередь тем, что еще буквально три месяца назад, когда он проходил по этой улице, – здания не было. Ни стройки, ни фундамента, лишь небольшая зеленая аллейка с двумя каруселями и тремя деревянными лавками.

Директор удивился факту, что новостройки в этом городе растут, как грибы в лесу. Еще недавно – пешая аллея, а сейчас – пятиэтажное серое здание, больше похожее на офисное, чем на жилое. Именно за этим самым зданием находился четырехэтажный австрийский дом старой постройки, в котором до недавнего времени жил его бывший коллега – доктор Стенли.

Директор зашел в просторный чистый подъезд с высокими потолками; этот дом был очень похож на его, вот только запах другой. Не пахло плесенью и подвальной сыростью в холле первого этажа, не было оплеванных подоконников, и стены дома не впитали в себя вонь от мочи самых случайных прохожих.

Дом был в разы приятнее и чище.

Мужчина сразу же направился к почтовым ящикам. Их оказалось всего шестнадцать штук. Директор достал из кармана небольшой, но тяжелый камень, который поднял возле дома, оглянулся, убеждаясь, что никого на этаже нет и никто не спускается по лестнице вниз, а затем одним ударом выбил дверцу ящика квартиры старика.