Разрешаю никому меня не жалеть, и сама себя не жалею, потому что да, я позволяю Келлану Дагеру меня касаться.

Если выбирать из двух зол, то, по крайней мере, пусть на моём теле буду его руки, чем Уолтера.

На мгновение его указательный палец замирает, словно ОН раздумывает, стоит ли ему зайти дальше. Однако, нет, если она и была, то внутренняя борьба с самим собой закончилась; и его палец, поочередно обведя ямочки на моей пояснице, вновь заскользил, только теперь уже вверх по позвоночнику; следом за ним потянулись мурашки.

От чувственности.

От интимности.

От раздражения.

Из-за понимания того, что он ничего не сделает. Как этой ночью, так и следующей. И я догадываюсь почему.

Понимаю, что он задумал. Осознаю в полной мере, что, невзирая на волнующие прикосновения и его нежную заботу ночью, ОН манипулирует мной. Но мне это уже безразлично. После того, как Уолтер перешёл от хорошей порки к другим безнравственным «делам»; не насиловал, но заставил меня дотрагиваться; сомкнул мои пальцы вокруг своего члена и начал онанировать моей рукой.

Не хочу, но помню это ощущение у себя в ладонях – как кожа ходит туда-сюда. Премерзкое.

Я думала, что готова к подобному. Единственная жизнь, которую я знаю, со всеми её извращёнными сторонами – та, что мне дал отец. Казалось, его чёрствость, жестокие воспитательные меры и бесчеловечное окружение, должны были сделать меня сильнее. Но этого не случилось.

Я не подготовлена. Не собрана. Я ненавижу собственную слабость.

А ещё я недостаточно опытна, чтобы манипулировать Келланом Дагером так, как он мной. Но я попытаюсь.

Заставлю себя быть послушной.

Тихой.

Молчаливой.

Покорной.

Я ещё не сдалась и собираюсь выбраться отсюда.

Губы сами растягиваются в широченную улыбку, но я прячу её в подушку.

Интересно, ОН, так же как я, осознаёт, что когда у меня всё получится, то вероятность ситуационного секса со мной сведётся к его собственной мастурбации; даже смешно об этом подумать. Он обязан понимать, что если хочет меня, то брать надо сейчас.

Поскольку однажды меня здесь не будет.

И что тогда он будет делать?

Возможно, кто-то заменит меня.

Может, другая девушка начнёт желать его прикосновений также, как я сейчас.

Кусаю губу. До боли. Чтобы отвлечься. Сейчас мне действительно не хочется думать об этом.

В этот момент его руки добрались до моих плеч, и ОН принялся разминать их.

С моих губ сорвался благодарный скулёж.

Надавил чуть сильнее, и я застонала громче. ОН тихо рассмеялся, едва я расслабилась под его сильными руками, гулявшими теперь по моим лопаткам.

Пальцы с нажимом спустились к пояснице, и я громко выдохнула, когда ноющая боль отступила.

Но ОН не всегда так ласков.

И я хорошо усвоила, что борьба с ним – напрасная трата сил и времени.

Моё неповиновение всегда заканчивается одинаково – лицом в подушку; а в промежность упирается твердая эрекция, когда он всем своим весом наваливается сверху.

Но на этом останавливается. Всегда.

Ненавижу его за это.

Бесит то, как его руки тянутся к моей шее и болезненно сжимают её сильными пальцами, сдавливают, чтобы не извивалась.

Как же сильно ненавижу злое рваное дыхание, что шевелит волосы на моём затылке, в то время, как я, задыхаясь, приоткрываю рот.

И вот когда легкие разрывает от нехватки кислорода, а его пальцы сжимаются почти до хруста моих позвонков, он наклоняется ближе к моему уху и шепчет:

– Усвой, малышка, всё, в чём ты нуждаешься – даю тебе я. И забрать могу я.

Затем хватка на горле слабеет, и он позволяет мне отдышаться.

Резко перекатывается вместе со мной на спину, в момент разворачивая и укладывая меня на себя. К себе лицом.