Ольга приблизилась к деревьям, опустилась на колени – плащ окутал-обрисовал тонкий стан, светлые волосы рассыпались по спине и плечам – развязала и положила на землю между стволами рушник с пирогами и осталась недвижимой на несколько мгновений, прижавшись щекой к стволу ближайшей ракиты. Князь тем временем скинул с себя и расстелил под ветвями у самого берега плащ, и когда Ольга поднялась с колен и повернулась к нему, приблизился к девушке и, коснувшись руками рассыпавшихся прядей, легкими поглаживающими движениями принялся убирать их Ольге за спину.

– А я много могу тебе о землях заморских поведать, – вкрадчиво сказал он.

Его лицо было почти напротив Ольгиного – князь не сильно превосходил её ростом – взгляд тающим маслом растекался по Ольгиному лицу, шее, глаза светились затаённым предвкушением – как у хищника, настигшего, но ещё не вкусившего жертвы.

– Давай присядем, на реку полюбуемся, на закат. Поговорим, – князь мягко покачнулся к Ольгиным губам, но она резко развернула голову и вжалась щекой в своё плечо.

– Не серчай, княже, – сказала Ольга в сторону, и голос её звучал спокойно и отстранённо. – Нет у меня времени послушать сказы твои занимательные. Мне возвращаться нужно, сейчас молодых в клети уведут, и мы, подружки, должны своей пляской испросить для них милости у Матушки-земли и Рожаниц. А у нас по обычаю хоровод ведёт либо самая старшая незамужняя в роду, – Ольга повернула голову и посмотрела на князя. – Либо же самая знатная. А я хоть и не кровная Томиле родня, как и Малина впрочем, но два года под одной крышей с ним прожила, как с батюшкой, вот и получается – родня, а по знатности и объяснять нечего… Так что и хоровод мне зачинать.

Князь молчал, положения тела не менял, своих рук с её плеч не убирал, продолжал в упор рассматривать Ольгу, только выражение глаз с масляно-предвкушающего менялось на досадливо-непонимающее, раздражённое.

– Если я не приду, обычай не исполнится – люто осерчать могут наши богини-матушки, – помолчав, пояснила Ольга. – Боюсь, гнев их не только на меня ляжет, – тут она опустила взгляд, скрыв глаза темными ресницами. – Боюсь, тебя, мужа весьма заметного и многонарочитого, гнев их коснуться может. Не приведи Перун, вдруг удача в пути изменит, а ведь путь тебе неблизкий держать, княже, – Ольга подняла глаза, внимательно поглядела на князя, и, выждав, осторожно отвела его руки со своих плеч. После этого, более ничего не говоря, развернулась и вышла на тропинку. Впрочем, пройдя несколько шагов, оглянулась и напоследок бросила:

– А ты, князь, можешь ведь и в одиночестве на реку полюбоваться, закаты у нас на реке знатные, а путь обратный поди найдешь – не заплутаешь, – и было непонятно, то ли прозвучало это с наивным простодушием, то ли с затаённой насмешкою.

– Спасибо, что позволила, – зло пробормотал больше себе, чем удаляющейся девушке, князь, разъяренным зверем метнулся к расстеленному плащу, резко подхватил его, накинул и последовал за Ольгой.

Когда они вернулись на поляну, солнце уже зашло, зато ярко горели костры, а новобрачные только что поднялись из-за стола, чтобы отправиться в клети на укрытое одеялом из куньих шкурок поверх снопов из душистых трав брачное ложе. Гости и родственники, успевшие влить в себя немало сладких медов и горького пива, провожали молодых шуточными и довольно откровенными наставлениями, подначивающими Первушу и вгонявшими в краску Малину. И почти никто вокруг не заметил ни отсутствия Ольги с князем, ни их возвращения, лишь несколько отроков-гридней князевой дружины, завидев князя, опрометью кинулись к Игорю, узнать, чем могут князю услужить. Да ещё Яромир, в напряженном ожидании поглядывающий в сторону реки, сразу заметил возвращавшихся Ольгу и князя и перевел дух. Правда волнение до конца не усмирилось в груди воеводы, потому как цепкий Яромиров взгляд тут же углядел и Ольгину безмятежность, и князево лицо – темнее тучи. По его знаку две пригожих девки, одна с блюдом в руках, где дымилось зажаренное на костре кабанье мясо, другая с тяжелым, до краев полным самого сладкого и крепкого меда кувшином устремились к князю, который, подойдя к столу, не обращая вниманья на царившее вокруг веселье, тяжело опустился на лавку и приник к первой попавшейся с чем-то хмельным кружке. Ольга же прямиком направилась к батюшке. Яромир приобнял Ольгу за плечи и, склонившись к самому её уху, спросил: